Всё еще красный, Пелле встал и надел сумку. Он и так задержался у меня, и я на этот раз так и не узнал, кого обокрали вчера в столице, кого убили и кого переехало поездом или чем-нибудь еще.
На другое утро Пелле, завернув на нашу улицу, первым долгом постучался не ко мне, как обычно бывало, а к фру Агате. Не знаю, что подействовало на Пелле, — подарок ее или, может, мои слова нечаянно попали в точку. Так или иначе, когда я подошел к домику Агаты, чтобы забрать ее на лов, Пелле уже сидел там за палисадником и рассказывал что-то Минне — дочке Агаты. До меня донеслось:
— Да, и под водой есть люди, Минна. У них там деревни, поля. Бот дяди Рагнара часто проплывает над этими полями и приносит обрывок соломы на носу.
Невольно я остановился. Ту же самую сказку я слышал от дедушки Карла, когда был мальчиком, и сам передал ее Акселю и Эрику. И давно ли это было? Эрик спрашивал, помню, — разве к судну прилипает не та солома, что падает с крестьянских лодок и плавает у берегов? Нет, отвечал я, совсем не та. И он верил. Он допытывался — как попасть в подводную страну. И я отвечал: надо быть хорошим, честным человеком. Тогда прилетит к тебе птица с невиданным оперением и укажет путь. Она является обычно в самый отчаянный шторм, когда мачта трещит, и кажется, нет спасения. Да, в эту самую минуту и взмывает над кораблем чудесная птица — ты узнаешь ее сразу по яркому оперению, — и тут уж не зевай, не выпускай ее из виду, следуй за ней. И Эрик ждал эту птицу, как ждал когда-то я в мои юные годы. От отца к сыну передается у нас сказка о подводной стране, где колосятся золотые нивы, где нет войн, где господствует правда.
Да, было время, когда мальчишка во всем верил мне. Прошло это время и больше не вернется.
У острова Торн мы наловили ненамного больше, чем у маяка. Вся флотилия Бибера промышляет на угодьях вокруг Торна; где помельче, там торчат ловушки, а мористее — шныряют траулеры, волочат за собой свои сетевые мешки и обшаривают ими дно во всех направлениях. Однако косяков салаки всё еще нет. Приемщикам Бибера мы сдаем камбалу, стремигу, мелкую селедку, треску, всего понемножку. И приемщики каждый раз заявляют, что товар мелкий, пойдет третьим сортом, — значит, за самую низкую цену.
— Плохо здесь стало, — сказал я приемщику. — Совсем плохо. Надо подаваться куда-нибудь.
Отпрошусь у Бибера на север, на Птичьи острова, например. Там всё попривольнее. Бабушку Марту оставлю на попечении Агаты, она не откажется присмотреть. Подберу команду, — настоящих матросов. В самом деле, что́ меня держит здесь? Свет клином сошелся, что ли, на этом городишке.
Размышляя об этом, я приводил в порядок бот. Агата сошла на берег навестить родственницу. Я собрался было плыть домой, когда на палубу вошел незнакомый человек, увешанный кожаными сумками.
— Я Джон Сомс. Здравствуйте, — выпалил он.
— Здравствуйте, — ответил я, с любопытством разглядывая его. Иностранец, а по-нашему говорит довольно сносно. В двух его сумках — фотографические аппараты, а в третьей — бинокль. Костюм просторный, даже мешковатый, как будто не надет, а наброшен на него, крахмальный воротничок закреплен концами на затылке, отчего кажется, что господин Сомс вытягивает шею из фарфоровой миски.
Он порылся в бумажнике, извлек карточку с золотыми уголками и протянул мне.
«Джон Арчибалд Марвин Сомс, Нью-Йорк», — вот что я прочел на карточке. Там было написано еще что-то, но я не понял.
— О’кей, — сказал я. — Что ж вы хотите?
По правде сказать, мне не очень-то понравились такие манеры — вламываться без приглашения на чужое судно и тыкать в нос карточками. Не мог мистер Сомс подождать меня на берегу!
Начал он с восторгов по поводу моего корабля. Какой ход! Всё восхитило иностранца, даже окраска корпуса, — того же цвета, что море. Корабль буквально сливается с волнами, делается невидимым. Чудо!
Затем Сомс пожелал узнать, к какой церкви я принадлежу. Я сказал. Тогда он спросил, откуда я родом.
— Да зачем же вам всё это нужно? — удивился я.
— О, просто любопытно. Вы знаменитый шкипер Ларсен. Мне очень любопытно. Вас хвалил мистер Скобе.
Что ж, пусть спрашивает, если так. Должно быть, репортер.
— Я из Сельдяной бухты, мистер, — сказал я.
— Прошу вас, не имеете ли сведений, бывали ли в Сельдяной бухте мормоны?
— Мормоны? Кто они такие?
— Это… это церковь.
— На эту тему лучше всего было бы побеседовать с бабушкой Мартой, с моей тещей. Послушайте, вот занятная история для вашей газеты.
И я рассказал ему, какую штуку выкинули у нас, когда нашу церковь построили и пригласили художника, чтобы расписать ее. Художник собирался изобразить двенадцать апостолов, как полагается. Так нет, женщины вмешались. Пускай будет одиннадцать. Не хотим Иуду-предателя! Пастор уговаривал их: всюду, мол, двенадцать. Нет, они стоят на своем: нам, мол, до других дела нет, а мы Иуду всё равно замажем. Все прихожане поддержали. Так что наша церковь, мистер, единственная в стране. Без Иуды. Жаль, она разрушена, а то стоило бы съездить.
— О, она очень… много разрушена?
— Фото для газеты не получится. Одна звонница едва держится. Колокол, правда, уцелел.
Но оказалось, что он вовсе не репортер, а секретарь знаменитого проповедника. И проповедник этот будет на днях здесь.
На прощанье мистер Сомс дал мне еще четвертушку картона, — на этот раз не визитную карточку, а билет на выступление преподобного Джемса Харта, назначенное в нашем городе на воскресенье. Он прибавил еще, что можно являться и без билетов, и сказал:
— Приходите обязательно. Вам будет интересно.
Странный какой-то: разыскал меня только для того, чтобы вручить билет на проповедь. И почему он знает, будет мне интересно или нет?
День рождения Пелле-почтальона прошел великолепно. Сам бургомистр прокатил его в своей машине.
Видели бы вы, что́ это за машина! Темно-синяя, сверкает вся, внутри чего только нет, даже зажигалка и пепельница, но Арвид сам читает газеты и получше меня знает, сколько развелось любителей чужих машин. Так вот Пелле, подавая бургомистру почту, не удержался похвастаться очками — подарком Агаты по случаю дня рождения. Арвид велел ему подождать, допил кофе, посадил в свою машину и провез целый квартал по дороге к ратуше. Мало того, Арвид останавливал машину раза три и ждал, пока Пелле отнесет в дом письма и газеты.
Понятно, тотчас весь город узнал, как бургомистр поздравил почтальона.
Но вскоре на беднягу Пелле свалилась большая беда. Очки подвели его. А ведь я предупреждал: не следовало носить их, не посоветовавшись с врачом. Сэкономил Пелле десяток крон, а потерять может очень много. Не подходят ему эти очки. Глаза от них разболелись и зрение стало еще хуже. И на другое утро после дня рождения Пелле напутал — вручил письмо не тому, кому оно было адресовано.
