***
До последнего, пока не сделал заключительный шаг из портала, Акриил не мог понять, чего хочет больше: обещанного Зоркой забвения или все же возможности сохранить воспоминания о том времени, что ему удалось провести между мирами.
Пока они высаживались, оказавшись посреди безжизненной, открытой всем ветрам пустыни, пока ждали прибытия союзников из сразу четырех высших демонов во главе с самым главным из них — Абаддоном, пока кто-то из вновь прибывших плел новый портал на вершину самой высокой башни древнего города, от вида которого у купидона не хватило бы воспоминаний даже на самую завалящую почтовую открытку… Все это время ангел думал, думал, думал над всем произошедшим, пытаясь собрать в голове единую картину прошлого и своего места в нем.
Пока вдруг в извилинах что-то со щелчком не встало на место и он вдруг не осознал, что помнил! Сохранил в памяти все до мельчайших деталей, что, как утверждал директор, должен был тотчас забыть, как только вновь очутился в границах обитаемого мира. Следующим осознанием стало то, что дрожь, которую он испытывал, оказывается, принадлежит не ему. Это билось в дерганом ритме само окружающее его пространство, отдаваясь глухим ударами в висках и на спине в том месте, где висел подаренный Акриилу кинжал. Последний и вовсе вёл себя странно, то нагреваясь, то вновь охлаждаясь, а один раз даже заметно пошевелился в ножнах, скрипнув лезвием о дубленую кожу.
Оглушенный набатом, бьющим у себя в голове, ангел погружался все глубже в свои хаотичные мысли, яркими вспышками возникающими в сознании, вслушиваясь в ритм окружающей вселенной и будто бы различая ее громогласный шепот, рассказывающий о далеких битвах и забытых народах, некогда проливавших свою кровь за эти земли, леса и луга, отвоевывая их для своих отпрысков и их потомков, и с неумолимым течением времени сами становясь той землей и деревьями, и тучными полями. Акриил слышал звуки давно минувших сражений, и страх, угнездившийся в нем с появления на свет и бывший с ним неотлучно всю его жизнь, сменялся пьянящим чувством, которому он не смог бы дать имени, будь у него на это и тысяча лет. Но это было и неважно. Значение имело лишь то, что сохранившаяся память и та неведомая сила, завладевшая всем его естеством, впервые дали купидону цель и возможность ее достичь, невзирая на цену, которую пришлось бы заплатить в случае успеха. И когда громовой голос произнес его имя и скомандовал заветное «Пора!», ангел не колебался ни секунды, ринувшись вперед и на бегу перехватывая в ладони рукоять словно давно готового к этому и прыгнувшего в его руку кинжала.
***
Последовавшие за коротким приказом Альфреда события развивались столь стремительно, что отследить их целиком не было никакой возможности даже у самого опытного рефери, способного заметить нарушение правил на противоположной стороне футбольного поля, стоя к нему спиной, в раздевалке, в бейсболке, козырьком прикрывающей ему глаза.
Внимание всей делегации растерянных и оказавшихся не у дел демонов во главе с недвижимым Абаддоном, вьющимся вокруг него Велиалом, пытающимся получить от своего патрона хоть какие-то указания, флегматичным Астаротом, казалось, чувствующим себя как на концерте в королевской опере и молча наслаждающимся представлением, и Бабаэлем, глядящим на всех с таким видом, будто больше всего мечтал пустить всех присутствующих на кровавые ленты, оказалось приковано к позабытому всеми купидону, наличие которого отмечалось ими не более, чем взгляд обычного человека склонен замечать красоту осенней грязи у себя под ногами или задумываться о судьбе жука-короеда, день и ночь грызущего ножку стола у него на кухне.
Сам Акриил, до того преспокойно стоявший где-то в стороне ото всех, словно бы преобразился в голодного до крови берсерка и, выхватив невесть откуда взявшийся острый как бритва нож, с воем метнулся к досадливо обернувшемуся на звук Зорке. В глазах того непонимание и удивление едва успело смениться тревожным осознанием, как ангел уже настиг свою цель, одним ударом всадив лезвие Эйдену под лопатку по самую рукоять, и, выпустив нож из рук, набросился на противника, пытаясь задушить голыми руками. Зорка рвано вскрикнул и стал завалиться вперёд, падая на колени. Короткий взрык, отточенный взмах лапы одного из молохов, защищающих своего повелителя, — и голова Акриила, приобретя три глубокие борозды от когтей, из которых, брызгая, вытекала окрашенная кровью прозрачная жидкость, прокатилась по залу, пачкая каменные плиты, и демонстрируя напоследок всем невольным зрителям последнюю улыбку купидона.
Корчащийся на полу Эйден конвульсивно дёргал руками в тщетной попытке выбраться из-под придавившего его тела и дотянуться до уже убившего его лезвия. Когда и на это сил у него не оставалось, он прекратил двигаться, остатками сознания отмечая, как к нему склоняется фигура Альфреда, а его глаза ловят последний взгляд своего врага, в котором нельзя было увидеть ни торжества победителя, ни радости. Из последних сил мужчина попытался что-то произнести немеющими губами, но вместо этого издал хрип, оборвавшийся судорогами во всем теле. Его затрясло точно под действием электричества, а через секунду изо рта, глаз и раны на спине начали лезть окровавленные лепестки, бутоны, а дальше и целые побеги растений, количество которых все возрастало, заставив Альфреда с брезгливой миной отшатнуться, сделав несколько шагов назад. Спустя наполненную треском дерева и шокированной тишиной минуту от тела Зорки остался небольшой пригорок, сплошь усеянный сотнями всевозможных цветов, и превративший небольшую часть зала творения в цветущий сад.
— Жаль, — в наступившей тишине голос Альфреда прозвучал инородно и неуместно, словно аплодисменты и крики «Бис!» в адрес похоронного оркестра, внезапно зазвучавшие из гроба усопшего, — полезный был ангел.
— Это… неприемлемо! Союз не оставит подобные выходки без последствий! — неуверенно взвизгнул Велиал и нервно обернулся на спутников, ища у них поддержки.
Безуспешно: Астарот отвел глаза, а Бабаэль, с видом исследователя в этот момент изучавший оторванную голову ангела, презрительно сплюнул и даже не обернулся, услышав истеричные вопли собрата, тон и содержание которых, слишком похожие на речь какого-нибудь политика из людей, наверняка казались ему недостойными даже копыта самого мелкого беса.
Велиала это, впрочем, не остановило: глашатай воли их общего владыки нервничал, не имея, собственно, этой самой воли для её последующего оглашения, а потому продолжал нести чушь на свой страх и риск:
— Даже если ваши обвинения не беспочвенны, вы не имели права осуществлять слежку за директором Эйденом и приставлять к нему этого… этого… — демон затормозил, пытаясь подобрать достаточно обтекаемую формулировку, дабы не быть обвиненным в неполиткорректности, назвав гребаного пернатого выродка, столь не вовремя вылезшего со своей диверсией и не менее некстати сдохшего… Да хотя бы так, как о нем в этот момент думал. — Сотрудника. Не говоря уже про ту опасность, которой вы подвергли других агентов Центра, вынужденных временно свернуть свою деятельность на континенте! Для вас это может стать!..
— Довольно!
Прервавший Велиала голос был подобен ветру в пустыне: таким безжизненным и надтреснутым он казался. Но ещё удивительнее было то, откуда прозвучало требование. Стоявший все это время с полуприкрытыми глазами и, казалось, успевший задремать Абаддон поднял голову и в упор смотрел на своего подчинённого, ожидая его реакции на отданный приказ.
Велиал, поняв, кто его остановил, тотчас склонился в поклоне, но лепетать не перестал:
— Владыка! Прошу простить меня за дерзость, но…
— Я сказал, довольно! — с трудом разлепив губы, прокаркал Абаддон, делая несколько тяжёлых шагов вперёд, с гулким стуком прикладывая трость о мрамор пола. — Ты сразишься со мной. — Это безапелляционное заявление оказалось адресовано Альфреду, молча наблюдавшему за прибытием владыки демонов в мир живых.
Судя по угрюмой тишине, разлившейся за спиной Абаддона, там немедленно зародился штаб тихой паники. Велиал, уже один раз осаженный за дерзость, резко побледнел и, поджав губы, неуверенно посмотрел на хмурого, как все ураганы мира, Астарота. Бабаэль же, в кои-то веки изменив своему привычному спектру эмоций, варьирующгося от злобы до отвращения и далее уходящего в глухое презрение к собеседнику, смотрел в спину Абаддона со смесью мольбы и суеверного ужаса, силясь произнести всего одно слово:
