Тризна подошел к собачьей будке. Увидев постороннего, пес зло зарычал.
— Свой, Верный, свой, — успокоил пса Игнат Нестерович и отодвинул в сторону будку.
Под ней оказалось деревянное творило, замаскированное сеном.
— Когда-то погреб был, а теперь мы его для других целей приспособили, — пояснил Игнат Нестерович и поднял творило. — Лезьте, а я подержу.
Деревянная лесенка в восемь-десять ступенек круто повела вниз. Ожогин сделал несколько шагов и остановился перед деревянной стеной. Оказалось, что это дверь, ведущая непосредственно в погреб.
Игнат Нестерович открыл ее, и Ожогин увидел освещенного двумя коптилками человека. Он сидел в углу погреба за небольшим столом и слушал радио.
— Знакомьтесь: Леонид Изволин.
Бросив взгляд на вошедших, молодой человек поправил наушники, продолжая что-то записывать на листке бумаги.
— Сейчас новости узнаем, — сказал Тризна и пододвинул Никите Родионовичу пустой ящик.
Ожогин сел, осмотрелся. В погребе было тепло. Позади стола, вплотную к задней стене, стоял широкий дощатый топчан с матрацем и подушкой. Топчан был велик, и Никита Родионович подумал, что сколотили его, видимо, здесь — пронести топчан через творило было невозможно.
В стенах виднелись глубокие квадратные ниши, а в них — прессованный тол, аммонал, капсюли, детонаторы, мотки запального шнура, ручные гранаты, зажигательные шарики. На деревянном колышке, вбитом в стену, висели два дробовых ружья, русская полуавтоматическая винтовка и немецкий автомат.
— Наша святая святых, — сказал Игнат Нестерович и сдержал просившийся наружу кашель.
— А не опасно? — спросил Ожогин, кивнув в сторону ниш.
Игнат Нестерович пожал плечами. Конечно, опасно, соседство не особенно приятное, но ничего другого не придумаешь, приходится мириться.
Леонид Изволин сбросил наушники и, подойдя к Никите Родионовичу, протянул руку:
— Здравствуйте! Давно вас поджидаю.
Леонид, как и отец, был, видимо, спокоен по характеру, нетороплив в движениях и чуточку близорук. Леонид попросил Ожогина посмотреть рацию. Сколько времени он бьется над ней, а ничего не получается.
Марка рации была знакома Никите Родионовичу. Он вынул лампы, детали, разложил их на столе и принялся осматривать аппаратуру.
— Вы тут безвыходно? — спросил Никита Родионович. Леонид развел руками:
— Что ж поделаешь! Я в городе вырос, появляться на улицах опасно — сразу опознают… Ты говорил с товарищем Ожогиным насчет Родэ? — неожиданно обратился он к Тризне.
Тот коротко кивнул головой.
— Ну и как?
— Как будто договорились. Попробуем, — ответил за Тризну Никита Родионович.
— Это задание руководства подполья, — уточнил Леонид.
— Я уже говорил, — вставил Тризна. — Он согласен. Копаясь в рации, Никита Родионович думал о том, что нужно благодарить случай, приведший его сюда. Если бы передатчик был исправен и рация работала, то Ожогину вряд ли довелось бы сейчас сидеть в компании смелых патриотов Изволина и Тризны.
Повреждение было невелико, и через час связь с Большой землей была налажена.
На лице Леонида появилась широкая улыбка. Энергично потирая руки, он произнес:
— Замечательно! Как вас благодарить, Никита Родионович!
— Вы не должны огорчаться, что передатчик не работал до сих пор, — проговорил Ожогин и тут же пояснил: — Вас запеленговали бы после второго же сеанса передачи: приборы показали бы точно местонахождение рации. В условиях городского подполья работать со стационарной радиоустановкой и не быть выловленным — почти невозможно. Надо или проводить каждый сеанс с нового места, или изобрести что-нибудь другое.
— Я все это знаю, меня обучали. Изобрести что-либо другое трудно, но я постараюсь соблюдать осторожность: передачу буду вести не более одного раза в две недели, и она будет занимать самое минимальное время — минуту-полторы.
Ночью, когда занятия Ожогина и Грязнова у Кибица подходили к концу, неожиданно явился служитель Юргенса.
— Господин Ожогин, прошу за мной, — сказал он сухо.
Никита Родионович вздрогнул. Вызов с занятий был делом необычным. Друзья переглянулись: после прихода Сашутки они жили в постоянной тревоге.
Кибиц, отрицательно относившийся к срыву занятий, на этот раз не проронил ни слова и как-то странно хихикнул.
Никита Родионович начал не спеша надевать пальто. Андрей стоял рядом и смотрел другу в лицо, ища ответа на тот же вопрос.
«Неужели они пропустили Зюкина и он уже виделся с Юргенсом?» — думал Никита Родионович, шагая по двору. Меры предосторожности, принятые группой Изволина, еще не снимали угрозы появления предателя Зюкина в доме Юргенса — ведь Зюкин мог связаться с Юргенсом через другое лицо или по телефону. И если это так, провал неизбежен. Надо принимать меры. Бежать сейчас, пока он еще не вошел в дом Юргенса! Пропуск в кармане, и пока хватятся — можно надежно укрыться. Никита Родионович окинул взглядом шедшего рядом служителя. Сбить с ног, пожалуй, не удастся — он слишком крупный. Единственный способ — остановиться, закурить, отстать на несколько шагов, а потом махнуть через забор на улицу. Но что будет с Андреем? Он в руках Кибица — а оттуда не уйдешь. Спастись самому и погубить товарища?..
Поднялись на крыльцо. Служитель открыл дверь.
В приемной, как обычно, господствовала тишина. Сразу же прошли в кабинет майора. В кабинете за своим письменным столом сидел Юргенс, а за приставным столиком — незнакомый человек в штатском.
Лицо у незнакомца было рыхлое, белое, с двойным подбородком.
— Садитесь, — сказал по-немецки незнакомец, не сводя глаз с Ожогина.
Ожогин опустился в кресло.
— Когда в последний раз вы видели своего брата? Никита Родионович посмотрел на Юргенса, как бы спрашивая, отвечать ли на вопрос.
Юргенс догадался о причине беспокойства Ожогина и объяснил:
— Полковник Марквардт. Ожогин встал, загремев креслом.
Марквардт жестом вновь пригласил его сесть, достал из бокового кармана авторучку и начал что-то чертить на лежавшем перед ним листочке бумаги.
Ожогин сказал, что в последний раз он видел брата Константина в сороковом году.
— Где?
— В Минске.
— Зачем он попал в Минск?
— Приехал повидаться со мной перед отъездом в Ташкент.
— Его назначили в Среднюю Азию?
— Нет, он поехал туда по собственному желанию.
— А разве в центре он не мог устроиться?
— С пятном в биографии — арест отца — это не так просто.
— Профессия брата?
