— Может быть… Только мне тяжело как–то с ней. Смотрит на меня круглыми глазами и молчит… Или псе ноет и ноет… Это сейчас–то, когда ей только пятнадцать с половиной, а представляешь, какая она лет через пять будет! Нет, я не для нее на свет божий родился, я это вдруг неожиданно понял.
А через день Валька увидел их вдвоем, они шли но улице, взявшись за руки, и бессмысленно, как ему казалось, улыбались.
— Выдь на минутку, — позвал Чумаков, видно не решаясь говорить при Валентине.
— А зачем? — Гапон даже не поднялся. Он сидел с Валькой у себя дома возле печурки и жарил семечки. На базаре собрал, под рядами, вместе с землей, а потом провеял. Почти полшапки получилось.
— Нужно. — Славка требовательно мотнул головой.
— Мне дядя Коля запретил, — невозмутимо сказал Гапон.
— Какой дядя?.. Чего запретил?
— А того. Жилец мой. Хватит, говорит.
Чумиций с беспокойством взглянул на Вальку:
— Болтаешь?
— Он все равно ничего не понял. Ну, о чем я сказал? — Гапон впялился в Вальку.
— А кто тебя знает… — пожал тот плечами.
— Новых дружков завел! — процедил Чумаков. — Раньше–то прыткий был. Не боялся.
— Я и сейчас не боюсь. Сказано: дядя Коля запретил. Чуть что, возьмет и уедет. А мне за ним и так неплохо. Сыт. И кончим.
— Дядю нашел… Взглянуть хотя бы. Ты от него подальше бы. Может, он мильтон переодетый!
— Что с дураком говорить… — Мишка засмеялся.
— Ну ладно, молись на него. — Славка пододвинул ногой табуретку и сел. — Значит, не хочешь, да?
— Не твое дело.
— Нет, мое. Клялся?.. А ты иди отсюда, — обернулся Чумиций к Вальке. — Расселся! Антенны выставил! — и угрожающе поднял с пола кочережку.
Но тут Гапон рванул табуретку к себе, и Славка полетел вверх тормашками. Не успел он опомниться, как Мишка уселся ему верхом на шею, а Валька оседлал спину.
Чумаков ругался и елозил головой по полу. Затем внезапно замер, напряженно уставившись в сторону двери.
— Играем? — бодро спросил, входя, дядя Коля.
Они вскочили.
— Слушай меня, Чумаков, внимательно… — спокойно сказал квартирант.
Даже Мишка изумленно воззрился на своего жильца, услышав, что тот знает его приятеля по фамилии. Славка замер.
— Дорогу сюда забудь. А Михаила хоть пальцем тронешь — ноги повыдергиваю! — Дядя Коля легко сгреб вскрикнувшего Чумиция в охапку, вышвырнул в коридор и закрыл дверь.
— Давайте пить чай, орлы!
— Щас, — засновал по комнате Мишка, благоговейно и несколько испуганно поглядывая на жильца. — У, черт! Семечки сгорели!
— А откуда вы его знаете? — нерешительно спросил Валька.
— Знаю, — неохотно ответил инвалид. Тяжело опустился на кровать и вытянул поврежденную ногу. — Походи с мое по городу, не таких навидаешься. Сгрести бы их всех в кучу да на свалку, чище бы стало.
— Мы с ним давно на ножах. — Валька сполоснул в ведре кружки. — Он всегда такой был. Перед ребятами бахвалится, а сам трус.
— Вы его не слушайте, — возразил Гапон. — Чумаков еще ничего. Только с приветом. А вот надавать ему как следует стоит! У него тут шариков не хватает, а так свойский.
— Гони ты таких свойских, — заворочался дядя Коля, устраиваясь поудобнее. — Вон Валентина побольше слушай, из тебя толк будет. Учебу забросил, шатаешься с кем попало!
— А чего учиться–то? — весело откликнулся Мишка. — Война кончится — наверстаю. Мне бы тогда в пекарню определиться, или, когда вырасту, женюсь на молочнице — и живи!
Домой Валька возвращался поздно, петляя проулками. Опасался компании Чумакова. Но никто ему не встретился.
Часть II. ПО ЗАКОНУ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ
«Теперь даже в Ставке Гитлера вдруг поняли, что война в России по сути дела только начинается…»
(Начальник штаба 4–й немецкой армии Люмептрит)
От истощения и простуды умер Валькин дед. Последними его словами были: «Дожить бы до победы…» Он сказал это со страшной досадой.
За буханку хлеба, взятую опять же вперед по карточкам, его схоронили по правилам.
Раньше, задолго до войны, любили ребята закапывать в овраге железо, мечтая о том, чтобы лет этак через тридцать снова откопать его и посмотреть, что с ним станет. По эта важная работа, как правило, срывалась, так как уже через два–три дня нетерпеливые исследователи доставали погребенные вещи. Металл обычно успевал покрыться слоем рыжей ржавчины, что приводило всех в неописуемый восторг. Но после того как ребята зарыли Пашкин утюг, висячий замок от сарая Гапоновой соседки, ключ от Славкиной квартиры и некоторые другие «мелочи», изыскания пришлось немедленно остановить. Только дед спас тогда Вальку от намеченной порки. Он увел его к себе в комнату, а потом доказывал матери и отцу, что у внука сказывается наследственная тяга к профессии механика–металлиста. Смысла этих слов Валька тогда толком не понимал. Зато долго мог слушать рассказы деда о морских плаваниях. Дед в молодости был помощником механика на корабле и втайне надеялся, что внук пойдет по его стопам. Иногда дед открывал свой сундучок и показывал снимок, на котором он стоял во весь рост в морской форме. Внизу было что–то написано по–итальянски — как переводил дед: «Генуя, в Италии».
В наследство от деда внуку осталась эта фотография и старая карта Южной Америки.
После смерти старика в доме стало как–то очень тихо. Тихо ходили, тихо разговаривали. Казалось, что последние слезы уже выплакали, и глаза у всех сухие и глубокие, как пересохший колодец. Теперь мать старалась прийти домой пораньше. Иногда она рассказывала что–нибудь из довоенного или снимала со шкафа гитару и Валька с Шуриком тихонько подпевали:
…И направил туда Гордиенко
Своего вороного коня…
Так меньше думалось о еде и скорей наступала ночь.
Заболел ангиной Шурик… Его бы подкормить. А продавать было уже почти нечего, разве что с себя снять. Но как–то раз Валька обратил внимание на лосиные рога, висевшие у них вместо вешалки в передней. А может, их кто купит?.. Надежды, конечно, никакой, но все же… Люди чем только не торгуют. И хоть он понимал, что эти дурацкие рога никому не нужны, все же не мог отделаться от надежды на авось, на счастливый случай и, взвалив рога на плечо, быстро понес на толкучку.
— Турецкий корень Самсур! Заменяет десять кусков мыла! Было на френчике пятно, потер — да сплыло! — орал Мишкин знакомец Рябой, капал себе на рукав чернилами, ловко натирал пятно «корнем», окунал зубную щетку в банку, чистил — и на глазах у публики пятно пропадало. Правда, через несколько секунд на френче появлялась дырка, но Рябой умел это скрыть, у него были ловкие руки. Вокруг вырастал плотный частокол спин, бойко шла продажа, а затем барыга исчезал с туго набитым кошельком, унося с собой секрет «волшебного турецкого корня» и банку с соляной кислотой, в которую макал щетку.
