Устало прислонилась к забору пожилая женщина, разложив на доске академическое издание Пушкина. Над сутолокой голов колыхались поднятые на палках для всеобщего обозрения пиджаки, сапоги, рубахи, пальто. «Садо! Садо! Садо–виноградо!» — хрипло кричал патефон. Его тоже продавали со стопой пластинок в желтых потрепанных обертках, похожих на блины. Вальке надоело слоняться по базару, он тоже прислонился к забору около женщины, продающей собрание сочинений Пушкина. К ней иногда подходили. Поднимут на ладони книгу, словно желая определить, сколько она весит, повертят в руках — и дальше. К Вальке никто не подходил. Никого не интересовали ветвистые лосиные рога, которые давно оттянули ему руки.
Уже начинало темнеть. Заметно поредело на базарной плешине.
Если б рога продать, он бы кусок хлеба купил или лучше сахару Шурику. Говорят, при ангине сахар — первое средство… Все больше хотелось есть, даже тошнило. А тут еще рядом, как назло, устроились бородатый спекулянт, торгующий хлебом из–под полы, и толстая тетка — «сахарница». Выстроив пирамидой на табуретке в плоских тарелках полтора десятка кругов со сваренным из патоки сахаром, она пронзительно голосила:
— Сахаро–о–ок! — Еще два круга она держала в руках и совала под нос каждому проходящему. Круги были аккуратно размечены на сектора.
— Где геометрию проходили? — насмешливо спросил Валька.
— Грамотный… — огрызнулась торговка.
Чтобы хоть чуть отдохнуть, Валька повесил рога на забор и, не отрываясь, смотрел на коричневый круг сахара. «Схватишь, исколотят до смерти — точно… Вообще–то, если прямо махнуть через забор, не побежит ведь она, не оставит остальное. Да и темнеет…»
— А–а! — внезапно разнесся по базару истошный крик. — Держите!
Забор остался позади вместе с клоком от штанов. Валентин несся по пустынному переулку, прижимая к груди круг сахара.
Но кто–то топал там, сзади, за ним. Гонятся! Валька поднажал. Но вот она, беда! Как раз из той арки, за которой в лабиринте проходных дворов было спасение, вырос какой–то человек. Цепко схватил его за шиворот и рванул к себе, в темноту.
У Вальки зазвенело в голове. Он обмяк и сел на землю. Все, кончено!.. Над ним стоял кто–то в грязных морщинистых сапогах. Валька боялся взглянуть вверх. Его почему–то не били…
А преследователь был уже совсем близко. И когда он поравнялся с аркой, незнакомец схватил и этого.
— Ты куда спешишь? — спросил он.
— Украл! Вон энтот! — Спекулянт рванулся к Вальке. — Дайте–ка я его проучу!
— У кого украл?
— У Ксении–Ведьмы украл!
Валька рванулся, но его держали крепко.
— А может, он у тебя украл?
— Нет–нет, — остывая от запала погони, ответил спекулянт. — Отпусти, чего ты!..
Валька, ничего не понимая, поднял голову. Над ним стоял инвалид — жилец Гапона.
— А может быть, это я его попросил?! — с издевкой сказал дядя Коля. — И может быть, ты хочешь проучить меня?!
Спекулянт кисло улыбнулся, пытаясь высвободиться.
— Если ты так быстро бегаешь, почему ты не на передовой или не роешь окопы на трудовом фронте, а с утра до вечера шляешься по рынку? — Дядя Коля притянул его к себе.
— У меня справка есть!
— У меня тоже есть справка, что я обгоняю лошадь, — и что из этого?
— Извиняюсь, — жалобно вздохнул спекулянт и взмолился: — Я пойду, там у меня вещи остались почти безнадзорные!
Инвалид выпустил его, и спекулянт вихрем помчался прочь.
— Пойдем. — Дядя Коля, усмехаясь, крепко взял Вальку за руку. — Что, стыдно? Наверно, стыдно.
Тот молчал.
— А им не стыдно! — вдруг закричал инвалид и перешел на быстрый шепот: — Спекулянты! Паразиты! На фронт бы их! К стенке гадов! — Он, прихрамывая, направился к баракам и обернулся: — Беги домой. Никого не бойся. А об этом лучше уж молчи.
На душе у Вальки было паршиво. «Конечно, дядя Коля нрав: почти все они, торговцы, сволочи! Вот купила мать прошлый раз буханку хлеба за двести рублей, а в ней под коркой вместо мякиша оказалась чурка. Да еще раз с мылом подобное было. Ну а он?.. Подумаешь, тарелка сахару! Эта тетка обедняет, что ли? Спекулянтка! Еще и хлебом, наверное, торгует!.. Может, она тогда мать обманула?!»
Потом Валька уже совсем убедил себя, что не «может», а точно, именно эта тетка обманула их. Но легче ему почему–то не становилось.
…Когда пили чай вприкуску с сахаром, сводящим зубы от сладости, Валька рассказал матери и Шурику, как ему удачно удалось сбыть рога. Купил какой–то дядька. Так они ему зачем? Он, верно, артельный. Будет выпиливать гребешки, пуговицы или брошки разные. Жаль, понятно, рога, но ничего. Сахар нужнее. Благо, пили чай и можно было не смотреть матери в глаза, а просто уткнуться в чашку, напустив на себя смертельно усталый вид…
Только легли спать, как Шурик вдруг ни с того ни с сего вспомнил про рога и, запоздало поддакивая брату, стал говорить, что вовсе их не жаль. Кончится война, можно будет купить сто таких рогов и развесить повсюду. И на старом месте, в передней, тоже повесить. Отец вернется с фронта и даже не догадается. Они ведь все одинаковые, рога–то!..
В ответ Валька двинул ему локтем в спину: пора, мол, спать, и сам стал умащиваться под одеялом.
Шурик тут же начал ныть, что брат прижимает его к стенке и стаскивает на себя все одеяло. Валька промолчал и лег на самый краешек, успокаивая себя тем, что, как только младший выздоровеет, он будет сам спать у стенки и при случае даст своему разлюбезному братцу по шее, если тот опять станет ныть.
Валька долго не мог заснуть, потому что все время клял себя, настойчиво повторяя: «Все… Больше ни за что!» И пытался не переживать, но безуспешно. Хочешь не хочешь, но в нем говорило только одно чувство: а все–таки спасся, повезло!
Валька и Леля свернули на главную улицу. Через город, к переправе, по снегу шли и шли беженцы. Машины, телеги, тачки…
— Гапон!
Мишка обернулся. Он стоял в хвосте длиннющей очереди у магазина.
Валентин расстегнул противогазную сумку.
— Як тебе сто раз заходил. Мария Николаевна просила записку передать.
Гапон развернул листок, прочитал и подмигнул Леле.
— Всё учиться зовет… Передай Николаевне: не буду. После войны доучусь. Я уж лучше на работу определюсь, там вшивость не проверяют и руки можно не мыть.
— Опаздываем, — сказала Леля.
— Ну, давай, Миша, заходи. — Валька заторопился.
— После войны в морское училище махнем, слышишь! — сказал Гапон вдогонку.
Валька с Лелей пролезли сквозь пролом в заборе и пошли по железнодорожным путям. Леля, балансируя, быстро переступала по рельсу, словно по буму.
