— Опять не судьба, — прозвучал безликий голос, и за ним следом — ещё один вздох. — Не любишь ты меня, Стервятник, — с горькой насмешкой проговорил он, и надо мной опять с плеском сомкнулась тьма небытия.
«Приснится же такое!» — пришла нервная тревожная мысль, и я проснулась, ощущая себя вполне бодрой и отдохнувшей. Правда, вскакивать не спешила, обдумывая увиденное: сны — это отражение реальности, а к отражениям я отношусь с почтением. Мастерица зеркал всё-таки, положено.
Снилась мне, стало быть, сначала собственная смерть, а потом — чья-то попытка самоубийства. В зеркалах всё всегда шиворот-навыворот, значит, что? Значит, сулит такой сон долгую жизнь и просто неприличное количество радостей жизни.
Таким образом настроив себя на позитив, я окончательно вынырнула из объятий сна и открыла глаза. После чего рывком села в кровати, озираясь по сторонам.
До меня начало доходить, что далеко не все из посчитанных сновидениями событий являлось таковыми на самом деле.
Я лежала на узкой низкой койке в каком-то странном тёмном помещении прямоугольной формы, больше всего похожем на походную армейскую палатку из человеческих фильмов. Обстановка была небогатой: десяток таких же коек в два ряда, сейчас пустых, в дальнем углу — шаткий явно складной стол и пара таких же табуретов. Посередине помещения имелась странная жестяная конструкция, идентифицированная мной как печка, труба которой тянулась вверх и исчезала в дыре в потолке. Рядом со столом в грязно-коричневой стене шатра виднелась тускло светящаяся щель неплотно закрытого выхода, а в двух боковых стенах имелись забранные сеткой окошки-дырки; в общем, полное ощущение, что попала на съемки одного из любимых мной фильмов.
Звуков было немного. Возле одного из окошек чирикала какая-то птичка, слабо шелестел ветер. На его фоне порой слышались негромкие голоса, но разобрать отдельные слова не получалось. Было относительно прохладно, но не холодно; погода середины весны.
После осмотра местности я принялась за анализ собственного состояния. Не спешила с ним по вполне простой и понятной причине: у меня совершенно ничего не болело, чувствовала я себя прекрасно и нигде не ощущала никакого дискомфорта. При ближайшем рассмотрении я также не нашла никаких повязок или даже относительно свежих шрамов, и очень захотела познакомиться с тем чудотворцем, который меня подлатал. Бесследно залечить травмы, несовместимые с жизнью, — это дорогого стоит, а в том, что они были, я не сомневалась ни на минуту. Сон и явь я к этому моменту уже вполне разделила, и даже поняла, что приписанные стервятникам голоса принадлежали моим вероятным спасителям. У которых я, вероятно, сейчас и находилась. А поскольку знакомиться со мной никто не спешил, пользовалась возможностью спокойно осмотреться.
Одета я была в просторную рубашку с завязками у горла и на рукавах. Судя по размеру — с чужого и совсем не женского плеча. Не то чтобы я в ней тонула, но её прежний хозяин был крупнее по меньшей мере в два раза. Но это несложно, я довольно малогабаритная особа.
Заглянув под койку, я обнаружила там только одинокую жестяную мятую посудину вроде ковшика с железной ручкой, довольно облезлого вида и внушительного объёма. Несколько секунд мы с этим чудом сантехнической мысли разглядывали друг друга, после чего я приняла решение не сводить с ним более близкое знакомство. Дракон знает, кто им до меня пользовался! Тем более, характерные позывы организма были пока ещё не очень настойчивыми, можно и потерпеть.
Хуже было, что кроме ночного горшка под кроватью не было решительно ничего. То есть, совсем ничего: не только моей обуви, но даже приличного пола. Сухая утоптанная земля, и всё.
Задуматься над собственными дальнейшими действиями я не успела. В помещение плеснул редкий приглушённый свет, — кажется, за выходом был небольшой тамбур, — и, пригнувшись, в уютный полумрак палатки шагнул мужчина.
— Очнулась. Это хорошо, — красивым низким голосом, — я вообще такие люблю, с хрипотцой, — проговорил он.
— Ого! — растерянно, но с некоторой долей восхищения ответила я.
Мужчина был… внушительным. Честно признаться, я сроду никогда не видела таких здоровенных мужиков: огромный, широкоплечий, косматый. Кожа его, судя по всему, была смуглой или просто крепко загорелой. Чёрные или просто тёмные волосы были неровно и давно острижены, и сейчас клоками в ладонь длиной прихотливо топорщились в разные стороны. Губы тонкие, бледные, а брови — напротив, густые и слегка насупленные. Вроде бы, у него был тяжёлый квадратный подбородок и высокие скулы, но подробнее черты лица мешала рассмотреть борода, в пику шевелюре довольно аккуратно и коротко подстриженная; даже не борода, а просто довольно длинная щетина примерно двухмесячного возраста. К собственному удивлению я поняла, что растительность на лице этому конкретному типу весьма идёт. Тёмные глаза мужчины разглядывали меня пристально, внимательно и недоверчиво; но откровенной враждебности или агрессии не чувствовалось. Одет посетитель был в такую же рубаху из плотного грубого сероватого полотна, какая красовалась на мне, плотные тёмные штаны с широким ремнём с тяжёлой пряжкой и сапоги на шнуровке до середины икры.
Прихватив у стола один из стульев, он поставил его рядом с моей койкой, уселся, широко расставив колени и опершись о них локтями, и продолжил сверлить меня тяжёлым взглядом. Вблизи мужчина выглядел ещё внушительней. Не повезло же его супруге: попробуй такого прокорми!
— Ну, рассказывай, — велел он. — Будем знакомиться.
— Эм… Будем, — неуверенно кивнула я. — А ты кто? И где я?
— Сначала ты ответь мне на те же вопросы, а там посмотрим, — насмешливо вскинув бровь, он склонил голову к плечу. Жест получился очень забавный и какой-то совершенно звериный.
— Ёжик, — честно призналась я. Брови мужчины поползли вверх, а я сообразила, что сморозила глупость, и поспешила пояснить. — То есть, меня так все называют, Ёжик, а на самом деле я Эжения, можно Женя. Эжения ту-Айлар Лазурная. То есть, сейчас уже, наверное, обратно ан-Таюр, — грустно добавила я.
— Почему? — мрачно поинтересовался собеседник.
— Тур погиб, — я вздохнула. Настроение сразу испортилось.
— Какой, в задницу, Тур? — прорычал он, резко подаваясь вперёд и сгребая меня ручищей за ворот рубахи. — Кто ты такая и что здесь делаешь?!
— Ничего, что давало бы тебе право так на меня рычать! — возмутилась я, обеими руками пытаясь отцепить ладонь мужчины от себя. Одна его кисть была с две мои; жёсткая, сильная, привычная к тяжёлому труду рука. Было здорово не по себе от столь близкого присутствия такого здоровенного и недовольного мужчины, но я чувствовала, что причинять серьёзный вред он не нацелен: в нём не было злобы и ярости. Возмущение, раздражение, недоверие — пожалуй, а опасностью и угрозой не пахло. Он вообще пах довольно странно, но вкусно; хвоей, болотом и тёплой смолой.
