Глава X
Да, в нашем распоряжении было вещественное доказательство. На совести Вильгельма Шторица эта странная кража. Что двигало вором? Романтическое чувство? Никакого разумного объяснения этой кражи не было.
— Теперь вы больше не сомневаетесь, дорогой Видаль, что все это дело рук проклятого пруссака?! — Голос Харалана дрожал от гнева.
Месье Штепарк молча размышлял. В этом необычном деле слишком много неясностей. Вина Вильгельма Шторица несомненна, но неизвестны побудительные мотивы его действий, и не было ни малейшей уверенности когда-нибудь об этом узнать.
Я тоже промолчал.
— Этот мерзавец незваным явился на вечер, чтобы оскорбить нас, — продолжал капитан, — он бросил нам в лицо «Песню ненависти»! Да, мы не видели его, но зато слышали! Он был там! Я не желаю, чтобы от оскверненного его поганой рукой венка остался хотя бы лепесток!
Месье Штепарк с трудом отобрал венок у молодого человека, грозившего уничтожить единственную улику, добытую при обыске.
— Не забывайте, это вещественное доказательство, и оно нам понадобится при дальнейшем расследовании, так как, я полагаю, на этом дело не кончится.
Мы спустились по лестнице, в последний раз безрезультатно заглянув во все комнаты.
Выходящую на крыльцо дверь и калитку заперли на ключ и опечатали. Дом остался таким же заброшенным и пустынным, каким и был. На всякий случай по приказу начальника полиции двое шпиков остались возле дома для наблюдения.
Распрощавшись с месье Штепарком, который попросил держать в секрете результаты обыска, мы с капитаном Хараланом вернулись в особняк Родерихов.
Мой спутник никак не мог успокоиться. Он отчаянно жестикулировал и в разговоре употреблял крепкие выражения. Напрасно я старался умерить его пыл. Я надеялся, что Вильгельм Шториц, узнав об обыске, навсегда уедет из города и на этом неприятная история закончится, а потом и забудется.
— Дорогой Харалан, ваше состояние извинительно. Нельзя оставлять безнаказанными оскорбления. Однако не забывайте, что месье Штепарк просил хранить тайну. Одно ваше неосторожное слово или действие может все погубить! — внушал я разгневанному юноше.
— А отец? А Марк? — вопрошал он. — Ведь они захотят узнать о результатах обыска!..
— Конечно, но мы скажем, что не нашли Вильгельма Шторица и его, должно быть, уже нет в городе… Кстати, мне это представляется вполне вероятным.
— И вы не сообщите о найденном венке?!
— Нужно, чтобы они узнали об этом, но вот вашей матери и сестре ничего говорить не стоит. К чему их волновать?! Можно сказать, что венок вы нашли в саду, и отдать его Мире.
Капитан Харалан неохотно согласился с моими доводами. На том и порешили. Думаю, месье Штепарк не откажется отдать нам венок.
Мне не терпелось увидеть брата, чтобы поговорить с ним. Но еще более не терпелось скорее сыграть свадьбу и покончить со Шторицем и его дьявольщиной.
Слуга провел нас прямо к доктору. Месье Родерих и Марк кинулись с расспросами.
Представь себе, дорогой читатель, негодование, с которым они выслушали рассказ об обыске дома на бульваре Текей. Брат вышел из себя! Как и Харалану, ему хотелось немедленно расправиться с ненавистным Вильгельмом Шторицем. Напрасно я пытался убедить Марка, что оскорбитель наверняка покинул Рагз.
— Так я найду его в Шпремберге! — продолжал горячиться юноша.
С большим трудом мне удалось успокоить взволнованного брата. Спасибо доктору, он вмешался в разговор:
— Дорогой мой мальчик! Послушайтесь вашего брата. Подождите, пока уляжется эта история, столь тягостная для всех нас.
Больно было глядеть на расстроенного юношу, обхватившего руками поникшую голову. Это было само страдание! Ах, скорее бы пролетели эти несколько дней до свадьбы! Пусть Мира Родерих станет наконец Мирой Видаль, и пусть закончится этот кошмар!
Доктор решил повидаться с губернатором Рагза. Вильгельм Шториц — иностранец. И его превосходительство охотно примет решение о его высылке. Необходимо помешать повторению подобных фактов, поскольку невозможно дать им удовлетворительное объяснение. Нельзя же, действительно, допустить, что Вильгельм Шториц и в самом деле обладает сверхъестественной силой! Но лучше пусть он будет подальше от Рагза!
Я предупредил мужчин, что ни мадам Родерих, ни Мира не должны знать ни об обыске, ни о других действиях полиции для их же душевного спокойствия.
А венок Марк якобы случайно нашел в саду Родерихов. Это означало, что кража — чья-то дурная шутка, и если виновника найдут, то воздадут ему по заслугам.
В тот же день я посетил городскую ратушу и попросил венок у месье Штепарка. Он отдал его мне без лишних слов.
Вечером мы все собрались в гостиной. Марк отлучился ненадолго и вернулся со словами:
— Мира! Любимая моя! Поглядите, что я вам принес!
— Мой венок! — обрадовалась девушка, бросившись к жениху на шею.
— Да, милая, — рассказывал Марк, — там… в саду… Я нашел его в кустах…
— Как! Каким образом он там очутился? — допытывалась мадам Родерих.
— Как? — переспросил доктор. — Злой шутник затесался среди гостей. Не будем больше думать об этой глупой истории!
— Спасибо, спасибо, милый Марк! — со слезами на глазах твердила Мира, прижимая венок к губам.
В последующие дни ничего не произошло. Город возвращался к привычному спокойствию. Тайный обыск в доме на бульваре Текей не стал добычей сплетен. Следовало терпеливо или нетерпеливо, кому как угодно, ждать дня, когда состоится венчание Марка и Миры.
Все свободное время я бродил в окрестностях Рагза. Иногда в сопровождении капитана Харалана. Ноги несли нас на бульвар Текей. Таинственный дом притягивал к себе. И всякий раз мы убеждались, что он пуст. Двое шпиков торчали на своем посту. Если бы Вильгельм Шториц появился, его бы тут же немедленно арестовали.
Двадцать девятого мая меня пригласил месье Штепарк и сообщил, что годовщину смерти Отто Шторица отметили в Шпремберге двадцать пятого мая. Церемония привлекла массу народа, и не только жителей Шпремберга, но и тысячи любопытных из соседних городов, даже из Берлина. Кладбище не могло вместить всех желающих. Возникла давка. Несколько человек пострадали и на следующий день нашли вечный покой на кладбище, куда так стремились накануне.
Отто Шториц и после смерти оставался живой легендой. Суеверные зеваки ожидали чуда. Фантастические события должны были совершиться именно в эту годовщину. Как минимум, ученого пруссака жаждали узреть восставшим из могилы, как библейского Лазаря[141]. Никто бы не удивился, если бы ход мирового порядка каким-нибудь странным образом нарушился: Земля стала бы вращаться с востока на запад, реки бы потекли вспять, солнце бы светило ночью, а луна — днем, и прочее и прочее…
