уху и, почувствовав себя наконец сытым и удовлетворённым, с кривоватой довольной улыбкой поглядывал по сторонам. Однако недолго: вместе с пресыщением на него снова навалился давно уже подстерегавший его сон и стал властно смежать ему веки.
Юра же, хотя тоже ощущал смертельную усталость и мощнейшие позывы ко сну, упорно искал глазами девушку, проявившую по отношению к ним, совершенно посторонним людям, такое добросердечие и произведшую на него – и этим, и своей внешностью – сильнейшее впечатление. Но Марины, как, впрочем, и её малосимпатичной подружки, не было больше возле костра. Очевидно, они сделали своё дело – обед был готов – и скрылись в палатке. Сколько ни шарил Юра вокруг зорким, ищущим взглядом, он не обнаружил её. Перед ним продолжал маячить только третий дежурный – невысокий широкоплечий парень с обнажённым мускулистым торсом и бритой наголо головой: он разбросал догоравшие под котлом дрова, засыпал их песком и, равнодушно поглядев туда-сюда, тоже удалился.
Поняв, что приглянувшаяся ему хлебосольная блондинка в ближайшее время, скорее всего, не появится, Юра вздохнул, чуть-чуть нахмурился и, поставив миску с недоеденной ухой рядом с собой, поднялся и с пасмурным видом кивнул напарнику.
– Пошли.
– Куда? – очнувшись, отозвался уже слегка закимаривший Паша.
– Устраиваться, – не вдаваясь в подробности, кратко произнёс Юра и, вскинув на плечо рюкзак, двинулся в сторону разбросанных поблизости палаток.
Паша вяло мотнул головой, протяжно, широко раскрыв рот, зевнул и, мельком, без всякого интереса взглянув на копошившихся в раскопе шумных археологов, как и прежде, оглашавших окрестности беспорядочным говором, расслабленной, шаткой походкой последовал за другом, уже не имея сил поднять свой рюкзак, а попросту таща его за собой по земле.
Быстро ознакомившись с несколько хаотичным археологическим лагерем, смахивавшим – случайно или нет – на какое-то первобытное стойбище, Юра выбрал место, показавшееся ему подходящим, на самом его краю, в тени мощного развесистого тополя, и взялся за установку палатки. Делал всё сам, даже не рассчитывая на помощь приятеля, который в это время, усевшись на рюкзак и подперев щёку ладонью, с отстранённым, философским выражением глядел куда-то вдаль.
Впрочем, как только их походное жилище было готово, он тут же ожил и, не дожидаясь, как обычно, понуканий товарища, довольно резво влез внутрь и стал обустраиваться там. Юра же ещё на некоторое время задержался снаружи, задумчиво поглядывая кругом, как будто в поисках кого-то. Но, видимо не обнаружив то, что он искал, опять вздохнул и нырнул в палатку.
Паша уже лежал в спальном мешке, закрыв глаза и чуть шевеля бровями. Юра, раздевшись и разувшись, лёг рядом и спустя недолгое время тоже прикрыл веки, сморенный неодолимой дремотой, которая в скором времени неизбежно должна была превратиться в глубокий крепкий сон.
Но заснуть не успел, услышав шуршание, сопение, напряжённое дыхание, а затем почувствовав на себе чей-то взгляд. Открыв глаза, он увидел склонившегося к нему Пашу, хмуро и с явным беспокойством во взоре смотревшего на него.
– А он не найдёт нас здесь? – вымолвил Паша совсем тихо, точно опасаясь, что его может услышать кто-то посторонний.
– Нет! – твёрдо ответил Юра, глядя в мерцавшие тревогой Пашины глаза. И, немного помолчав, прибавил: – Тут слишком людно и шумно. Так что не переживай: мы в безопасности!
Паша, будто убеждённый словами приятеля, кивнул и снова улёгся. Повертелся ещё немного, повздыхал и вскоре затих.
Юра же ещё какое-то время не спал. О чём-то думал, глядя вверх и прислушиваясь к немолчному гомону археологов, доносившемуся сюда чуть приглушённо, будто издалека, и – с гораздо большим удовольствием – к протяжному, размеренному шуму колыхаемых ветром деревьев, размытые движущиеся силуэты которых смутно угадывались сквозь полупрозрачный верх палатки. И под этот убаюкивающий, то нараставший, то затихавший шёпот листвы, как будто бормотавшей что-то непонятное и таинственное, он уснул.
VII
Он снова был в лесу, в самой глубине его, среди густых, непролазных зарослей, обступивших, опутавших его со всех сторон. Кругом застыла непроницаемая, чёрная, как уголь, тьма, не было видно ни зги. Лишь где-то в вышине, в верхушках огромных деревьев, запуталась холодная рдеющая луна, которая, словно гаснущий фонарь, почти не излучала света и совершенно не рассеивала окружающей темени. И ещё тишина – глубокая, мёртвая, гнетущая, не нарушаемая ни звуком, ни шорохом, от которой у него начинало звенеть в ушах.
Он чувствовал себя абсолютно потерянным. Он не представлял, куда ему идти, как выбираться из этой тёмной непроходимой чащи. А потому просто стоял, не решаясь двинуться с места и беспомощно озираясь вокруг.
Пока не заметил его. Гигантский чёрный силуэт явственно рисовался сквозь переплёт ветвей, в некотором отдалении. Недвижимый, застывший, будто окостенелый. Он точно заснул стоя, выпрямившись во весь свой исполинский рост, расправив широкие могучие плечи и высоко вскинув массивную гривастую голову. Это был его лес, он был здесь хозяином, любая живая тварь, будь то зверь или человек, трепетала перед ним, старалась не становиться у него на дороге и бежала без оглядки при встрече с ним.
То же самое рад был бы сделать и Юра – пуститься наутёк, не чуя под собой ног, так, чтоб ветер в ушах свистел, от этого диковинного лесного чудища, с которым, будто по чьей-то злой воле, ему снова пришлось столкнуться. Но он был не в силах. Его тело, скованное ледяным, нечеловеческим страхом, не повиновалось ему, руки и ноги словно отнялись, голова начала кружиться. Он чувствовал, что близок к обмороку.
А потом он услышал свист. Негромкий, тонкий, чуть вибрирующий. Долгий и пронзительный, сверлящий мозг. От этого свиста (Юра не сомневался, что его издаёт замерший неподалёку мохнатый лесной великан) у него потемнело в глазах, голова закружилась ещё сильнее, и он, потеряв равновесие и беспомощно взмахнув руками, провалился в какую-то глубокую бездну, наполненную беспредельным первозданным мраком…
Он вздрогнул, как от удара, открыл глаза и медленно повёл ими по сторонам. Сначала ничего не понимал, недоумевая, каким образом он перенёсся из тёмного дремучего бора в свою палатку, озарённую бледноватым притушенным сиянием. Рядом, чуть приоткрыв рот и похрапывая, спал сном праведника Паша. Извне доносился несмолкаемый говор, выкрики, смех.
Понемногу придя в себя, Юра определил, что уже вечер – рассеянный оранжевый свет проникал в палатку с запада. Смутно угадывались фигуры, то и дело мелькавшие снаружи, и гораздо более отчётливо – звучные, крикливые голоса, мужские и женские, говорившие все как один на повышенных тонах и обильно – и чаще всего без особой надобности – уснащавшие свои речи крепкими словечками. «Да, действительно студенты», – подумал Юра, слегка усмехнувшись.
