class="p">Но его мимолётная усмешка тут же растаяла, уступив место задумчивому, хмурому выражению. Ему вспомнились видения, явившиеся ему во сне. Такие яркие, живые, точно и не видения вовсе, а продолжение недавних событий, при воспоминании о которых его пробирала дрожь. За последние несколько лет, движимый любопытством и жаждой приключений, где он только не побывал, в самых гиблых, пустынных, забытых богом местах, где не встретишь ни зверя, ни тем более человека. Но нигде, ни в одном из этих глухих необитаемых углов, ему не привелось до сих пор наткнуться на нечто подобное тому, что он видел минувшей ночью. Это было настолько невероятно и дико, настолько выходило за рамки понимания, что он не знал, что ему теперь и думать, как, не впадая в мистицизм и подстёгнутую страхом игру воображения, объяснить, истолковать, осмыслить увиденное. Будь он один, он, возможно, ради собственного успокоения предпочёл бы списать случившееся на разгулявшуюся, перевозбуждённую фантазию, на то, что всё это ему привиделось, померещилось, вырвавшись на мгновение из каких-то тёмных, неведомых глубин подсознания. Даже несмотря на то, что он вообще-то совсем не склонен был к фантазиям и галлюцинациям.
Но он был не один. Всё, чему он был свидетелем, видел и слышал Паша. А двоим сразу не может пригрезиться одно и то же. А значит, всё это было на самом деле. Никаких сомнений быть не может. Как бы это ни было диковинно и необъяснимо, это – правда. Странная, абсурдная, жуткая, но правда. С которой волей-неволей приходится считаться, которую надо принимать во внимание. И быть готовым к тому, что всё это в любой момент может продолжиться…
Паша вдруг резко, с коротким возгласом вскинулся и, прерывисто дыша, воззрился перед собой расширенными, затуманенными глазами. Потом обернулся к Юре и несколько секунд смотрел на него непонимающим, чуть удивлённым взором, будто не узнавая. Но в конце концов, видимо, узнал, слабо улыбнулся и покачал растрёпанной головой.
– Фу ты, блин! Такая дрянь наснилась… – он не договорил и лишь передёрнул плечами.
Юра, весь ещё под впечатлением собственного сновидения, не без интереса спросил:
– Что же именно?
Паша посмурнел и, отведя глаза, медленно, делая большие паузы между фразами, проговорил:
– Да нечисть эту косматую… Типа я опять в лесу, в самой чаще… А он стоит напротив и глядит на меня… И свистит…
Юра изумлённо распахнул глаза. Это было поразительно! Можно было подумать, что они видели один и тот же сон. Скорее всего, конечно, это простое, хотя и удивительное, совпадение, вызванное сходством причин, породивших оба сновидения, совпавшие даже в деталях. Но, как знать, возможно, дело не только в этом… После всего пережитого Юра, вопреки своему обыкновению, готов был поверить во что угодно, даже в такое, во что при иных, более обыденных обстоятельствах ни за что не поверил бы. Однако увиденное ими накануне было так далеко от обыденности, настолько выходило за рамки вероятного и привычного, что он, хотя и не признавался в этом даже самому себе, допускал уже возможность любых, самых фантастических объяснений происшедшего и продолжавшего происходить с ними.
Паша присел, опёршись на руку и уткнув хмурый, рассеянный взгляд в стену палатки, за которой по-прежнему мельтешили неясные силуэты и раздавались бесчисленные голоса. Затем, точно озарённый неожиданной мыслью, очевидно показавшейся ему забавной, повернулся к приятелю и с кривой усмешкой промолвил:
– Ты знаешь, он сильно смахивает на снежного человека… Ну, во всяком случае, как его обычно описывают… Я видел по ящику.
Юре, однако, это соображение, видимо, не показалось смешным и не заслуживающим внимания. Он ответил товарищу серьёзным, сосредоточенным взором и, ничего не сказав, призадумался.
Его раздумья, правда, почти сразу же были прерваны их новым знакомцем Владиком. Его тонкая лисья мордочка, усеянная красноватыми подростковыми прыщами, внезапно всунулась в палатку и немедленно расплылась в счастливой улыбке.
– Здоров, пацаны! Ну как, отдохнули? Заспались вы, гы-ы… Вечер уже на дворе, вставать пора. А то ночью не уснёте потом, гы-ы…
Юру охватило сильнейшее желание съездить по этой подвижной дураковатой физиономии, так неожиданно возникшей перед ними, и, лишь сделав над собой огромное усилие, он удержался от этого. Вместо этого он буркнул невнятное приветствие и сказал, что они сейчас переоденутся и выйдут.
Владик, судя по всему, намерен был продолжить общение, но, увидев напряжённые, неприветливые лица хозяев, явно не настроенных поддерживать разговор, лишь тряхнул своей маленькой коротко остриженной головкой и исчез.
– Этот ещё придурок навязался на нашу голову, – пробормотал Паша, мрачно глядя ему вслед.
– Ладно, это не самое страшное, – отозвался Юра, по-прежнему с задумчивым, пасмурным выражением. – Это мелочи… Это мы как-нибудь переживём… Главное, чтобы не… – он не договорил, помолчал немного, хмурясь и сжимая губы, и, наконец, мотнув головой, уже другим, более оживлённым и бодрым тоном произнёс: – Ладно, об этом потом… А сейчас пойдём познакомимся с археологами. Нам, скорее всего, придётся пожить с ними денёк-другой…
Лагерь гудел, как большой потревоженный улей. Это снова напомнило Юре какую-то первобытную стоянку. Парни и девушки, в основном очень легко одетые, так как к вечеру стало совсем жарко, занимались кто чем хотел. Одни сидели возле очагов, пока что не зажжённых, и вели бесконечные разговоры, другие играли – в карты, шахматы, шашки и ещё во что-то, третьи направлялись к реке – смыть трудовой пот и грязь, четвёртые сновали вокруг лагеря с озабоченными и несколько загадочными лицами, как если бы задумали что-то важное и ответственное. На эту категорию обитателей лагеря приятели сразу же обратили особенное внимание и обменялись понимающими насмешливыми взглядами.
– Страждущие граждане, – заметил Юра, значительно приподняв бровь.
– Да, всюду жизнь, – кивнул Паша, с интересом присматриваясь к суетливым, встрёпанным парням, быстро перемещавшимся с места на место, внезапно возникавшим то тут, то там и подававшим друг другу какие-то таинственные знаки.
Юра хотел было ещё немного поострить по поводу жаждавших живительной влаги археологов, но вдруг уловил среди шумной стайки девушек, столпившихся неподалёку, возле обширного обеденного стола, втиснутого между двумя древесными стволами, знакомое лицо. Это была Марина. Она болтала с подружками, смеялась, жестикулировала. Потом заметила его. Улыбнулась и кивнула ему. После чего сказала что-то собеседницам, и те, прервав ненадолго свою беседу, с любопытством воззрились на него. Затем одна из них – маленькая, живая, с пышной шевелюрой и острыми насмешливыми глазами – неожиданно прыснула, прикрыв рот ладошкой, и вслед за ней остальные тоже разразились весёлым заливистым смехом, причина которого так и осталась неизвестной Юре.
Он, тем не менее, не отрывал от них, а точнее, от Марины,
