— Что же вы решили? — спросил Макс.
Не отвечая прямо на вопрос, старик продолжал:
— Ее признала ее мать. Она из касты «людей меча». И она требует, чтобы дочь осталась среди нас, как посланная Индрой. Но «семь мудрых» еще не решили ее участи. Однако, я устал. Идите…
— На секунду! — остановил его Макс. — Я хочу спросить у тебя объяснения еще одной твоей фразы. Ты сказал «живыми ушедшие не возвращались». Что это значит? Не приходится ли понимать так, что некоторые «возвращались» мертвыми и помимо отданных на волю волн детей?
— Я устал, я устал! — еле слышным голосом пробормотал «единый» — «великий хранитель тайн». — Может быть, идет смерть… Что ты хочешь знать? Да, о тех, что вернулись бездыханными? Да?
Скажи кому-нибудь из «семи мудрых». Пусть вам… покажут тех… вернувшихся…
Старец совсем смолк, и мне даже показалось, что он скончался. Но через минуту он пошевельнул рукой, прикоснулся ею до ручки кресла, на котором покоилось его тело, за дверью раздался серебристый звон, двери бесшумно распахнулись, и появился в полном составе наш конвой. Нас увели.
Надо признаться, что я был-таки порядочно ошеломлен всем узнанным. Главное, видите ли, у меня буквально закружилась голова: я никогда не предполагал, что мир, наш мир, так сложен, так велик. Ну, я знаю: есть ученые, которые в одно мгновение, например, скажут, не считая по пальцам, сколько будет всего оленей в двадцати стайках, если в каждой — по двадцати голов. Есть и такие, которые умеют делать еще более хитрые штуки. Но что же значат все их знания в сравнены с тем океаном тайн, о которых мы только что слушали?
Слышали ли вы, чтобы была птица с зубами? А Макс и не поморщился, услышав о такой диковинке от старого джентльмена. И какие-то «иезиды» будто бы живут в какой-то Индии или Персии и есть «язык мертвых», этот самый санто-скритто или санскрит… Ей-Богу, на мгновение я уверовал во всю эту чушь и стал смотреть на Макса с боязнью. А черт его знает, может быть, и впрямь он нечто вроде индийских колдунов?
Но потом я стряхнул с себя эту слабость. К черту! Почему же он всегда делает больше промахов, стреляя, чем я? Ну-с, и вот я не испытывал ни малейшего желания больше шляться по этому проклятому муравейнику, где люди с легким сердцем ляпают про какие-то «священные числа», про «черное число смерти», про всякую ахинею с их богами и богинями, будто бы вертящими звезды вокруг какой-то оси.
Положим, Макс — протестант. Всем протестантам, это вы, джентльмены, конечно, и без меня знаете, не видать царствия небесного, как своих собственных ушей, именно потому, что они протестанты. Но я-то — верный сын еди-носпасающей римско-католической церкви, и к черту все, от чего колдовством пахнет!
Конечно, я только простой, грубый, невежественный зверолов, который по целым годам ни единого патера не видит, и все такое. Но когда я прихожу в форт Гуд-Хоп, — спросите, разве я не ставлю перед статуей бедняжки Мадонны парочки восковых свечечек? Разве я не заказал патеру отцу Онезиму сорок месс за упокой души моих родителей и брата Тома, хотя мне пришлось отказаться почти от всего оставшегося после отца имущества, лишь бы заплатить за мессы?..
Но если кому нравится гореть в геенне огненной — прошу покорно! Я же не испытываю ни малейшего желания попасть, простите, к мистеру дьяволу на рога… К черту!
Словом, когда этот самый Макс, словно полоумный, побежал к «семи мудрым» требовать у них объяснений и просить показать «тех, которые ушли живыми, а вернулись бездыханными», я решительно отказался идти с ним.
Но что вы поделаете?
Во-первых, этот Макс умеет уговорить хоть самого упрямого четвероногого осла, не то что разумного человека, а, во-вторых, какая-то тревога не давала мне покоя, гнала меня из пустой комнаты туда, куда уходили другие.
Ну, и кончилось тем, что мы-таки пошли.
Но, ей Богу, мы насмотрелись таких вещей, что теперь сам я не знаю: было ли и впрямь это? Полно! Уж не приснилось ли мне? Знаете, когда ляжешь спать с полным желудком, иногда снятся преотвратительные вещи… Такие, что во сне орешь, как зарезанный. Да вы помните, я же вам часа два назад рассказывал об одном таком кошмаре. Ну, когда я видел моего брата Тома полуживым до пояса, полускелетом от пояса до пяток…
Что мы видели?
Хорошо, я расскажу.
Но, представьте, Макс Грубер, увидав это, словно с ума спятил. Не от испуга. Не от отвращения. Куда?! Ей-Богу, он ошалел от радости, от какой-то чудовищной, величайшей на земле.
Он даже свою Энни позабыл, хотя она и жалась, как испуганная птичка, к нему.
Ходит, машет руками, кричит. Прямо — сумасшедший.
Но я лучше расскажу по порядку.
Началось с того, что нас заставили напялить на себя меховые одежды. Даже Энни вновь превратилась в прехорошенького мальчугашку.
Потом нас вывели, разумеется, под конвоем, из жилища на воздух, привели к какой-то отдельно, в стороне стоявшей башне. Там оказалась довольно крутая лестница со ступенями, вырубленными в камне. От нечего делать, я считал эти ступени. Их было две сотни, и еще сорок, и еще три.
Потом мы пошли коридором. И вот тут-то я удивился Бог знает как: сначала стены были из камня, а потом из чистейшего, прозрачного, как слеза, льда.
Лед тот не таял, потому что в коридоре было-таки пре-порядочно холодно: градусов на двадцать ниже нуля.
Закончился коридор выходом в большой зал, потолок которого опирался на толстые ледяные колонны. А стены этого зала образовывали отдельные ниши. Заглянул я в одну из них и отшатнулся.
Знаете, человек я не робкий. Вы спросите кого угодно, хоть из офицеров форта, хоть из нашей братии, трапперов. Но смотреть на мертвых я, признаться, не нахожу приятным. А в нише, как книжки на полочке, лежало рядом несколько трупов. И все с почерневшими лицами, как бывает всегда у тех, кто умирает, замерзая. Вы знаете: холод жжет, как и огонь.
А Макс не только смотрел на трупы, — он касался их, он касался руками их лиц, ощупывал их черепа, он разглядывал их оскаленные зубы, щупал материю и меха их одежды.
Словом, обращался с покойниками, как, прости, Господи, обращаются детишки гуронов с куклами из глины, а эскимосские малютки с куклами из тряпок и костей.
Я ему говорю:
— Брось! Уйдем отсюда! Ведь это же просто-напросто кладбище.
А он чуть не кричит на меня:
— Жалкий невежда! Ты не понимаешь, что это великие исторические тайны открываются. Вот перед нашими глазами лежит труп человека, как будто умершего вчера. А это единственный сохранившийся до наших дней труп великих мореплавателей древности, гениальных финикийцев, это — какой-нибудь герой из Тира или Сидона. Он плавал на своем утлом судне к берегам Англии за оловом, за медью, и бури угнали его корабль в страну вечного льда, и те-чениямн занесло мертвый корабль и мертвого мореплавателя к этим «детям света» две-три тысячи лет назад… А этот! Ты видел таких людей?
