Я вспомнила наш последний разговор на берегу лесного озера, и на уста сама скользнула мечтательная улыбка, и с губ сорвался то ли шепот, то ли тихий стон:
— Дамиан…
Испугавшись смелости своих помыслов, я опустила взгляд вниз и вздрогнула. Там стоял Онорат и смотрел на меня, странно и жадно. Осознав, что на мне сейчас нет ничего иного, кроме ночной сорочки без рукавов, я охнула и поспешила покинуть окно, чувствуя, как пылают мои щеки.
Я спряталась за шторой, а когда выглянула, графа уже не было. До чего же стыдно вышло… Вернувшись в постель, я натянула одеяло до самых глаз и зажмурилась. Я вновь и вновь вспоминала взгляд нашего радушного хозяина и боялась думать, что представлял он в этот момент. Но стоило только немного успокоиться, как меня вновь закружил в сладком вихре мечтаний господин королевский лейтенант. Устав от этих метаний, я вновь встала, оделась и выскользнула из отведенной мне спальни.
Дом уже погрузился в сон. Не слышно было: ни шороха шагов, ни приглушенного журчания человеческого голоса. Только мерное тиканье больших напольных часов, да шепот листьев за окнами. Я кралась, словно мелкий воришка, стараясь, чтобы под ногами не скрипнула половица. Мне хотелось выбраться на свежий воздух и хоть там обрести покой, вдохнув ночную прохладу полной грудью.
Двери оказались не заперты, и я выскользнула на улицу, прикрыла глаза и подставила лицо уже прохладному ветерку. Кожа постепенно перестала пылать от раздиравших меня мыслей. Лишь немного успокоившись, я решилась и сошла с каменных ступеней, спеша отойти дальше от дома, чтобы меня не застали за столь возмутительным занятием, как ночная прогулка незамужней девушки.
Когда особняк скрылся за деревьями, я сбавила шаг и побрела уже спокойно, прислушиваясь к звукам ночного поместья. Ноги принесли меня к той самой беседке на берегу маленького пруда, где давеча матушка, графиня и я пили чай, разговаривая о всяких пустяках. Я уже практически подошла к ней, когда до меня донесся одинокий мужской стон, исполненный страдания и горечи.
Я остановилась, страшась сделать следующий шаг. Сожаления об опрометчивом решении выйти из-под защиты графского особняка уже посещали мою вздорную голову, и я сделала шаг назад. Но стоило мне развернуться, чтобы убежать обратно, как меня остановил полный изумления голос:
— Ада? Вы? Здесь? Сейчас?
Обернувшись, я вздохнула с облегчением и обреченностью одновременно. Это был сам граф Набарро. Смущенно потупившись, я тихо произнесла:
— Не думайте обо мне дурно, Онорат. Это дурно, я знаю, но мне казалось, что я уже никого не встречу в такое время.
— Что вы, как я могу думать дурно о вас? — ответил молодой человек и посторонился, давая мне пройти в беседку.
— Я, пожалуй, вернусь в дом, — сказала я, не решаясь остаться с ним наедине.
— Прошу вас, — мужчина подошел ко мне и взял за руку, — я не сделаю вам худого, только не вам, Ада. Побудьте со мной немного, просто посидите рядом, о большем и не мечтаю.
Онорат горько усмехнулся, и мое сердце сжалось от боли. Кивнув, я прошла в беседку, но, прежде, чем моя нога переступила порог, я обернулась и посмотрела на графа:
— Только обещайте, что никто не узнает, что мы были с вами ночью наедине. Умоляю. От этого может пострадать мое честное имя.
— Мне умереть проще, чем опозорить вас, — ответил молодой человек, и я поверила, шагнув в беседку.
Усевшись на скамейку, я сложила руки на коленях и потупила взор. Прогулка обернулась вовсе ни тем, чего мне хотелось, лишив желанной тайны и одиночества. Граф некоторое время стоял на входе, глядя на воды пруда, отражавшие рождающийся месяц. Затем обернулся, скинул с плеч сюртук и подошел ко мне, накрывая меня от ночной прохлады. Я благодарно кивнула, но так и осталась сидеть, не глядя на него.
— Приятная ночь, почти безветренная, — сказал Онорат, скорей, для того, чтобы нарушить тишину.
— Да, чудесная, — ответила я и снова замолчала.
— Что заставило вас покинуть теплую постель в столь поздний час? — граф обернулся ко мне, и теперь я чувствовала его взгляд.
— Не спалось, — я пожала плечами. — Захотелось пройтись в одиночестве.
Онорат помолчал, но я понимала, что нас ждет объяснение, и это тяготило и обескураживало. Я совершенно не представляла, что смогу ответить на его просьбу руки и сердца в очередной раз, но то, что сказал молодой человек, выбило из меня весь воздух, оставив задыхаться от бессилия.
— Я умираю без вас, Ада. Это такая пытка любить безответно, — тихо произнес граф, глядя на мой профиль. Но уже через мгновение горячие мужские ладони обожгли мне запястья.
Мужчина порывисто встал, вынуждая встать и меня, и я оказалась сжата в сильных объятьях.
— Опомнитесь, Онорат, прошу вас! — воскликнула я, упираясь ему ладонями в грудь. — Что вы делаете?
— Ах, кабы я сам знал, — ответил он. Глаза графа блеснули в темноте так, будто он был в горячке. — Ада, Ада, Ада — вот все, о чем я могу думать. С тех пор, как я вновь встретил вас, все валится у меня из рук. Все мысли мои только о вас, Ада. Это невыносимо и так больно. Почему вы совсем не видите меня? Почему не слышите моей мольбы?
— Онорат, вы не в себе, успокойтесь, прошу вас, — взмолилась я, не оставляя попыток освободиться от сжимавших меня рук.
Мужчина неожиданно рассмеялся. Это был страшный смей, злой и издевательский.
— Не в себе, жестокая Ада, как же вы правы! Я горю в огне своей проклятой никому не нужной страсти! Сгораю и вновь восстаю из пепла, чтобы сгореть без остатка при виде вас. Но вы не видите, не желаете видеть моих страданий, вы поглощены этим воякой. И не говорите, что это не так, я видел, что делается с вами, стоит этом Литину оказаться рядом! — почти выкрикнул он, словно обвиняя меня.
— Опомнитесь, господин граф! — воскликнула я, мечтая сейчас оказаться сейчас в Льено, в своей комнате, только бы не видеть этого горящего взгляда, только бы не слышать этих пронзительных слов.
— Это вы опомнитесь, мадемуазель Ламбер, — зло отчеканил Онорат. — Такие, как он не могут любить. Красивые, сильные, опасные и этим такие притягательные, для юных и наивных девушек. Это хищник, Ада, коварный хищник, который заставит вас плакать. Моя же любовь несет в себе лишь обожание, услышьте меня, Ада! Услышьте…
Мужчина вдруг опустился на колени, перехватил мои ладони и прижался к ним обжигающе-горячей щекой. Меня трясло, словно в лихорадке. Я не знала, что мне делать, и что сказать. Но менее всего мне хотелось, чтобы эта пытка продолжалась.
— Будьте моей, Ада, — простонал Онорат и вскинул на меня глаза. — Будьте моей, и я все сделаю, чтобы вы были счастливы. Любой ваш каприз, малейшее желание, я выполню все, только не отталкивайте меня, позвольте ввести вас в собор и назвать своей. Ада…
