В следующий раз, ещё через час молчания, разговор начала сама девушка:
— Что в шкатулке?
— Письма, — ответил я коротко. Не поручился бы в том, что так оно и есть, но очень на это надеялся.
— Ваши?
— Одного моего знакомого.
— Он заплатит за то, что вы их привезёте?
— Нет. Это дружеская услуга. Но не переживайте, я сам оплачу вашу помощь.
Милисента вспыхнула — видно было, что ситуация ей претит, но она сразу сказала, что нуждается в деньгах, а я был мог позволить себе компенсировать ей неудобства. Всё же именно я втянул её в эту историю.
На ночь мы остановились в небольшом деревенском трактире. Еда тут была отвратительная, зато комнаты вполне сносные. Я оплатил две: одну для себя и Унго, вторую — для нашей спутницы. Долго не мог уснуть, слыша, как за стенкой ворочается на скрипучей кровати Сана, но усталость взяла своё, и я задремал, во сне продолжая думать о том, что скоро всё закончится: Лён–Леррон получит письма, скажет мне имя покупателя, и я, не затевая более новых авантюр, выкуплю алмаз, сколько бы не запросил новый владелец.
Разбудил меня истошный женский крик.
Я вскочил и как был, в одном исподнем, выбежал в коридор. С силой рванул на себя дверь соседней комнаты. Затрещала хлипкая деревянная задвижка, визгливо скрипнули петли.
На столе скудно обставленной комнатушки догорала забытая с вечера свечка, но и без этого блеклого огонька я видел, что никто посторонний, как я решил спросонья, к моей соседке не вламывался. Тут была только сама девушка, сжавшаяся на кровати в непрерывно вздрагивающий комочек.
— Сана, — позвал я негромко. — Что с вами?
Всхлипывания перешли в плач.
Похоже, дурной сон.
— Ну же, успокойтесь.
Я нашёл и зажёг ещё одну свечу. Увидел на столе кувшин с водою и налил немного в стоявший тут же стакан, протянул девушке.
— Успокойтесь, пожалуйста.
В коридоре затопали, хлопнуло сразу несколько дверей: не только меня разбудил её вопль.
— Да–да, сейчас… — Милисента размазала по щекам слезы и потянулась к лежащей у кровати сумке. — Сейчас…
Она достала какой‑то пузырёк и вылила в предложенную мной воду половину его содержимого. Запахло травами. Помня рассеянность лекарки, я отобрал у неё стакан — а ну как отравится.
В проходе уже стоял Унго, успевший надеть штаны и накинуть сюртук, а рядом с ним переминался с ноги на ногу пухлый коротышка в женской сорочке и ночном колпаке — если не ошибаюсь, хозяин этого малопочтенного заведения.
— Принесите‑ка кружку тёплого молока, любезный, — без объяснений обратился я к нему.
— Кухня уже закрыта, — буркнул он недовольно.
— Так откройте. Или принимайтесь искать крысу, которая напугала мою кузину.
Нейтральное определение «кузина» нравилось мне многим больше чем «невеста».
— Какие крысы? — испуганно озираясь, не слышит ли кто из постояльцев, зашептал толстяк. — Нет у нас никаких крыс. В весну ещё повывели. И крыс, и клопов. А молочка подогрею, не извольте беспокоиться…
Дав Унго знак, что он может идти, я вернулся к Сане. Девушка продолжала рыться в своих запасах в поисках чудодейственного средства, которое заставило бы её прекратить лить слезы. От греха подальше я забрал у неё сумку, вызвав новый всплеск горестных рыданий. Придвинул к кровати стул и сел.
— Это всего лишь сон. Если хотите, расскажите, что вас так напугало.
Если честно, мне хотелось спать, а не выслушивать девичьи страхи, но прежде стоило удостовериться, что ни жутких снов, ни таких же жутких криков больше не повторится.
— Расскажите, — повторил я, осторожно поглаживая девушку по вздрагивающему плечу. — Выговоритесь и сами поймёте, какие всё это глупости.
Как оказалось, глупостями кошмары Милисенты не были, а имели под собой достаточно веские основания. Ну, веские для пугливой и впечатлительной девицы. Переждав поток путаных причитаний, я услышал более–менее связный рассказ. Оказывается, среди грехов покойной дэйны Виктории числилось кое‑что пострашнее шантажа. Для поддержания красоты и молодости она использовала достаточно нетрадиционный способ — вытягивала силы из юных девственниц. Не знаю, сколько жизней было на её счёту, и уж тем более не знаю, зачем дознавателю понадобилось делиться с Саной догадками по поводу того, кто должен был стать следующей жертвой, но всё услышанное прочно засело у девушки в голове. Почти два дня она не думала ни о чем другом, представляя себя истекающей кровью на жертвеннике, и апофеозом этих размышлений стал нынешний сон. Воображением Создатель Сану не обделил, и я не сомневался, что привиделось ей такое, от чего и у меня бы шерсть дыбом встала.
Вопреки ожиданиям, выговорившись, девушка ничуть не успокоилась, и я уже жалел, что не позволил ей упиться какой‑нибудь травяной гадостью или не попросил вместо молока жжёного вина. Кажется, она возомнила, что теперь, рано или поздно, страшная участь её настигнет, и даже то, что Виктория мертва, не гарантировало безопасности.
Мои попытки уверить страдалицу в том, что всё будет хорошо, тонули в потоке слез.
— Так, — я раздражённо хрустнул пальцами, — кажется, я знаю, что вам делать. Для обряда подходят только девственницы?
— Д–да…
— Ну, так… избавьтесь от этого маленького недостатка.
— Что–о? — Рыдания враз прекратились.
— По–моему, хороший способ. За помощниками при вашей внешности дело не станет…
Жизнь постоянно учит нас чему‑то. Например, сегодня я узнал, что реакция у разозлённой женщины намного лучше, чем у невыспавшегося метаморфа — увернуться я не успел.
— Вот и замечательно, — потёр горящую щеку. — Такой вы нравитесь мне больше. Но молоко не помешает.
Толстяк в колпаке, судя по запаху, давно переминался под дверью. Я выглянул в коридор и забрал у него тёплую кружку.
— Вы сломали запор, — он сердито ткнул пальцем в раскуроченный косяк.
— А вы так и не поймали крысу, — отрезал я, захлопывая перед его носом дверь.
Протянул кружку притихшей девушке.
— Выпейте.
— Зачем?
Я и сам не знал, зачем. Тёплое молоко перед сном приносила мне мама. Вспомнилось.
— Так надо.
Она послушно допила всё до дна.
— А теперь ложитесь. Обещаю, кошмаров больше не будет.
— Вы такой добрый, — послышалось из вороха простыней. — Простите, я не поняла, что это вы специально так сказали, чтобы я успокоилась. У вас же ничего подобного и в мыслях не было…
— Ну, — я потянулся на стуле, — мысли у меня разные.
— Что? — приподнялась над подушкой рыжая голова.
— Спите, говорю. Спите.
Мои мысли ей точно не понравились бы. Дождавшись, пока прерывистое дыхание девушки сменится тихим ровным сопением, я открыл её сумку и достал шкатулку.
