Лэтимер и раньше понимал это и все же остался глух к увещеваниям – не столько из-за возмущения бесцеремонностью адвоката, сколько благодаря уверенности в том, что пугающей Ратледжа расправы не произойдет. Однако, хлопнув дверью, он оказался заодно с крайними республиканцами Гедсденом и Драйтоном, которым было вообще безразлично, ускорится кризис или нет.
Лэтимер приблизился к ним и сказал, что Фезерстон, должно быть, давно переправлен в безопасное место, так что не стоит понапрасну терять время.
– Может, оно и так, – ответил Гедсден, – но я надеюсь, что нет. В любом случае я на этот вечер собрал своих парней на старом мясном рынке. Я думал, что смогу назвать им шпиона. Теперь пойти должен ты, Гарри – пусть они узнают его имя из первых рук.
У Лэтимера пробежал озноб по спине, он вздрогнул.
Сначала он решительно отказался, и, если бы не уверенность, что Фезерстон уже бежал, никто не смог бы его переубедить. Но, поскольку такая уверенность была, он в конце концов уступил нажиму.
Полчаса Лэтимер, стоя на прилавке мясного рынка, держал речь перед толпой мастеровых и ремесленников – тех, кому Кристофер Гедсден месяцами «читал лекции» под Дубом Свободы у стен своего дома. Лэтимер объявил им, что Фезерстон – предатель, сказал о его бесчестной сделке с королевским правительством и об опасности, нависшей по его милости над двадцатью патриотами.
Когда Гедсден подтвердил слова Лэтимера, воинственных «Сыновей Свободы» уже ничто не могло удержать. С устрашающими воплями: «Смерть предателю! Смерть Фезерстону!» – они хлынули на улицу и отправились вершить самосуд.
Около сотни молодых парней двинулись по Брод-стрит, а затем по Кинг-стрит к форту Картрит, по соседству с которым жила сестра Фезерстона. По пути число их росло. К ним присоединялись новые группы людей, взбудораженные призывными выкриками.
– Идем, ощиплем Фезерстона и снова оперим! Деготь и Фезерстон! – бесновалась толпа, – Деготь и Фезерстон! note 21
Однако те трое, что были в ответе за разыгравшиеся страсти, остались на мясном рынке. Гедсден, действуй он самостоятельно, непременно встал бы во главе своих молодцов. Лэтимеру тоже представлялось естественным пойти вместе с им же доведенной до неистовства толпой. Но Драйтон, будучи юристом и обладая трезвым умом, удержал друзей.
– Пусть зло свершится, – сказал он, – но впутываться в эту историю еще сильнее не советую. Мы только без всякой пользы сунем головы в петлю.
Его слова вызвали в Лэтимере легкое раздражение.
– Не по душе мне такая сверхосмотрительность, – заметил он.
– Нельзя возбудить судебное дело против толпы, – настаивал Драйтон, – но его можно возбудить против индивидуума, который ею руководит. Надо учитывать возможные последствия.
– Он прав, – сказал Гедсден, – хотя и рассуждает, как Джон Ратледж.
– Который и без того настроен против Лэтимера, – прибавил Драйтон.
Лэтимер, считая, что кровожадная толпа все равно прибудет на место слишком поздно и не достигнет своей кровожадной цели, не стал спорить и отправился домой. Большую часть пути его сопровождал Гедсден, живший у бухты неподалеку от него.
Лэтимер пришел домой в сравнительно благодушном настроении и сел ужинать. Если бы он мог предугадать дьявольское коварство Мендвилла, то вряд ли смог бы проглотить хотя бы кусок, но он рано успокоился.
Не прошло и часа, как в столовую ворвался Том Айзард. Глаза его блуждали, волосы растрепались.
– Что случилось? – испугался Лэтимер.
– Там творится ад! – задыхался Том. – Это просто озверелые маньяки. Они заполонили улицы.
– Пфф-уу! Они не причинят никому вреда. Гнездышко опустело.
– Не причинят вреда?! Как бы не так, черт меня побери! Они его уже причинили!
– Они схватили Фезерстона?! – вскричал Гарри, побелев лицом.
– Схватили?! Да они убили его! Они ворвались в дом и учинили там жуткий погром. Фезерстон сидел за столом вместе с сестрой и шурином. Он не успел даже спрятаться. Они скрутили его и вытащили его наружу, а он визжал, как свинья, когда ее режут. Они сорвали с него всю одежду, он остался совершенно голый. Гнусное дело. Они вымазали его в дегте и обваляли в перьях – почти на глазах у сестры; потом они протащили его, визжащего, по улицам и повесили на суку перед таверной. Боже мой! Его визг так и стоит у меня в ушах!
Лэтимер сидел, впившись пальцами в подлокотники, неподвижно глядя в одну точку. Ужас застыл на его посеревшем лице.
– Там говорили, что это вы с Гедсденом натравили толпу.
– Да-да! – Впрочем, это был не ответ, Лэтимер под конец почти не слушал Тома. Потом он встрепенулся: – Но как толпе удалось схватить его? Куда смотрел Мендвилл? Он что, не предупредил его, или этот болван не внял предупреждению?
– Откуда мне знать? Фезерстон, прямо скажем, получил по заслугам. Но тебе не стоило прикладывать к этому руку, Гарри. Теперь нужно срочно позаботиться о себе.
– Что? – Гарри вглядывался в лицо друга, пытаясь сообразить, о чем он толкует. Внезапно он насторожился. – Ты думаешь?.. – начал он.
– О чем ты?
– Проклятье! Именно так! Именно так, Том! Все подстроил этот капитан. Этот дьявол Мендвилл сознательно смолчал и допустил гибель своего агента – чтобы возбудить дело против меня, чтобы привлечь меня к суду!
– Ты с ума сошел!
– Сошел с ума? А чем еще, по-твоему, все это объяснить? Мендвилл находился в Чарлстоне уже целых два часа, когда я говорил на рынке с Сыновьями Свободы. За это время можно было трижды переправить Фезерстона в безопасное место. Почему его не переправили? Почему? Ответь мне на это!
– Но если ты был в этом так убежден, зачем спешил его выдать?
– Зачем?.. – Лэтимер недоуменно смотрел на него, не находя ответа. – О! Меня разобрала досада на Ратледжа. Дешевый выпад – лишь бы вышло не по его, лишь бы ему не повиноваться. Да все равно – не я, так Гедсден их бы натравил. Но даю слово, Том, я никогда бы этого не сделал, а сделал бы Гедсден – я бы сам пошел предупредить Фезерстона, если бы почуял ловушку, в которую Мендвилл меня заманил. – Он замолчал, потом тусклым голосом добавил: – Кэри никогда мне не простит.
Только он это произнес, как Джулиус открыл дверь и доложил о приходе Ратледжа, Молтри и Лоренса.
Гарри отбросил салфетку и поднялся им навстречу. Все трое, даже симпатизировавший ему Молтри, были суровы и непреклонны.
Ратледж, кривя губы, начал первый, с интонацией резкой и враждебной:
– Итак, сэр, вопреки нашему мнению, вы все-таки сделали по-своему.
Что Лэтимер мог на это ответить? Они все равно ему не поверят. Он стоял молча, готовый принять любое наказание, которое выберет Ратледж – а от Ратледжа он снисхождения не ждал. Лэтимер старался сохранить бесстрастный вид, принятый адвокатом за наглость.
