— Скажите, Павлик, сколько вам лет?
— Не знаю, — бесхитростно ответил молодой Полынов. — Это нужно спросить у папы.
— А вы не интересовались?
— Зачем? — ответил Павел вопросом на вопрос.
Щербаков умолк. Да, много непонятного вокруг, вот и этот красивый и сильный юноша, по временам кажущийся совсем ребенком, сплошная загадка.
В комнату вошел Полынов. На нем был светлый костюм.
— Здравствуйте, Михаил Георгиевич, — приветливо сказал он. — Как вы себя чувствуете?
— Как нельзя лучше.
— Очень хорошо... Павел, у тебя есть дело, отправляйся в сад.
Сын поднялся и вышел.
— Вы позавтракали? — осведомился у Щербакова Александр Иванович.
— Да, спасибо...
— Тогда пройдемте ко мне.
Они прошли в соседнее помещение, которое, видимо, было комнатой Павла, а затем попали в просторный кабинет, в котором царил полумрак. Полынов чуть поднял сплетенную из зелени штору, и комнату залил солнечный свет.
На небольшом столе аккуратными стопками лежали какие-то бумаги, на полках, вдоль стены, были разложены книги, здесь же находился микроскоп, врачебный инструмент, ванночки, стеклянные колбы.
Полынов опустился в кресло, жестом пригласив молодого человека сесть против себя.
— Михаил Георгиевич, — начал хозяин, — нам нужно о многом поговорить... Но я не хотел, чтобы при этом присутствовал сын, и вы, надеюсь, поймете меня. Тридцать семь лет, или (он взглянул на рукописный календарь над столом) 13 538 дней. («Вот откуда эта цифра, которую назвал вчера Павел!» — промелькнуло в голове у Щербакова) я нахожусь здесь, оторванный от остального мира.
— Но почему? — не вытерпев, спросил Михаил.
Полынов помедлил с ответом и сказал:
— От вас правды я не буду скрывать. Узнайте лучше сразу все... Выхода отсюда нет.
— Как нет?!
— Выхода нет, — повторил Александр Иванович с грустью в голосе. — Мы в каменном мешке. Горы разрешили мне когда-то пройти сюда, открыли одну из своих тайн, но это была ловушка, я попался в нее, и не один, как видите.
Голос старого врача дрогнул, видно было, что ему трудно говорить на эту тему.
Щербаков молчал, подавленный услышанным.
— Я знаю, вы не хотите согласиться, — продолжал Полынов, — вы внутренне не хотите смириться с этим, как многие годы не хотел смириться и я... Но тридцать семь лет, проведенных мною здесь, сделали свое дело. Вы первый человек, который пришел оттуда. — Полынов указал рукой вверх. — Я не знаю, как вам удалось спуститься с гор, но подняться туда... Простите меня, милостивый государь, что я отнимаю у вас надежду... Сын мой почти ничего не знает, кроме этого ущелья, и потому относительно счастлив.
В комнате воцарилось тягостное молчание.
Первым нарушил его Полынов.
— Будьте мужественны, может быть, и случится еще чудо... — сказал он. — Вы намного моложе меня, вам можно надеяться. Но пусть этот разговор останется между нами, обещайте мне... Дорого иногда приходится расплачиваться детям за ошибки отцов...
Михаилу стало жаль человека, сидящего напротив него с опущенной головой.
— У вас есть семья? — вдруг спросил Полынов.
— Нет.
— Родители?
— Никого нет. Они погибли во время войны.
— Войны? — удивился Александр Иванович. — Простите, сколько же вам лет?
— Исполнилось двадцать семь. Старый врач что-то высчитал.
— Неужели война продолжалась так долго? — удивился он.
Щербаков понял Полынова.
— Вы говорите о войне 1914 года. Но была еще вторая война, — пояснил он.
— Вторая?
— Да. И тоже с Германией.
— Значит, первая окончилась ничем?
Михаил улыбнулся и ответил:
— Я бы этого не сказал. Для многих она окончилась плачевно, так же, как и вторая.
Щербаков очень коротко поведал Полынову о том, что произошло на земле за последние годы: о революции в России, о Ленине, партии большевиков, о строительстве новой жизни в Советской России, второй мировой войне, победе над германским фашизмом и нынешней жизни Советского Союза. Полынов слушал, как зачарованный.
Когда Щербаков умолк, Александр Иванович вскочил, принялся взволнованно ходить по кабинету.
— Боже мой, — несколько раз повторил он, — боже мой...
Потом Полынов подбежал к столу.
— Значит, трудился я не напрасно, — почти крикнул он. — Милостивый государь, — торжественным тоном обратился Александр Иванович к Щербакову, беря со стола большую стопу исписанной бумаги, — вот здесь — результат моего многолетнего труда и мои записи о богатствах ущелья. Вам, человеку сегодняшней России, я отдаю все это. В своих работах я высказал немало, как мне кажется, полезного для медицины, для геологии, для всех людей.
Забывшись, Полынов говорил и говорил, как может говорить, должно быть, человек, истомившийся по интересному собеседнику. Михаил хорошо понимал старика, столько лет не видевшего никого, кроме своего сына!.. Александр Иванович говорил о редких металлах и проблемах долголетия, все занимавшей его... Коснувшись этой темы, он горячо сказал:
— Природой дано человеку жить минимум двести лет! Не думайте, что это бред выжившего из ума врача. Я это обстоятельно доказываю вот тут, в своих трудах.
Полынов показал Щербакову и другие записи — об ущелье и его великих богатствах.
Старый врач как-то сразу оборвал рассказ, вернувшись, очевидно, к действительности. Глаза, только что сиявшие огнем, потухли. Он обернулся к столу, положил на него рукописи. И тогда Щербаков спросил:
— Александр Иванович, что же случилось? Неужели из ущелья нет выхода?
Полынов поднял на Михаила глаза. Лицо Александра Ивановича стало очень серьезным, даже строгим. То, что он рассказал, глубоко взволновало Щербакова.
...Первые два года молодая чета Полыновых проживала в ущелье счастливо. Они даже не замечали, как летели дни. Оба были поглощены хлопотами по устройству дома, который Александр Иванович строил сам. На третий год Полынов стал замечать, что молодая женщина затосковала. Правда, она ничего не говорила, никогда ему не жаловалась, но угадать ее душевное состояние было нетрудно.
Да и сам он словно раздвоился. Ему было хорошо здесь. Рядом с любимым человеком он мог спокойно работать, перечитывать захваченные с собой книги. Необыкновенный климат ущелья, — мягкий, не знающий резких перемен температуры, отлично укреплял здоровье. Но все чаще мысли Александра Ивановича возвращались к родному городу, к людям, которых он оставил...
И Полынов понял, что надо возвращаться, что, укрывшись в ущелье, уйдя от жизни, от народа, он совершил тяжкую ошибку, Александр Иванович решил, что летом, когда на перевале растает снег, они двинутся в обратный путь.
