Вернувшись к себе в отель, Брокар тотчас же позвонил Стампу.
— Хелло? — послышался в трубке его нагловато-холодный голос.
— Стамп? Это я, Брокар!
— Чего тебе?
— Чего мне? — гневно вскричал Брокар. — Компаньон ты мне или нет? Какого черта разбалтываешь ты то, что я доверил тебе одному? И откуда взялась эта лживая полицейская карточка? Кто позволил тебе…
В ответ Брокар услышал короткий щелк. Стамп положил трубку.
И тут Брокар вдруг до конца осознал то, что заподозрил еще во время разговора с Хеллсом. Никакой ему Стамп не «компаньон», он просто тайный агент американской разведки, находящейся в непосредственном подчинении Хеллса, которому и передал его, Брокара, по прибытии в Вашингтон! И толстяк из мнимой «ассоциации помощи» тоже разведчик, только, видимо, покрупнее, вроде резидента. Так вот кого Стамп именовал в Париже — «они»! Ну что же, таким покровителем, как эта могущественная организация, пренебрегать не приходится, надо только держать ухо востро.
21. БРОКАР ТЕРЯЕТ ТЕРПЕНИЕ
В течение нескольких дней никто не беспокоил Брокара, и он все свое время отдавал изучению рукописи Картье, которую прислал ему в гостиницу Хеллс. Это была копия с копии, сделанной в Париже Жаннеттой. К понедельнику Брокар был уже вполне подготовлен к тому, чтобы предстать перед любой самой авторитетной комиссией.
Но вот наступил и прошел понедельник, затем вторник, среда, подошел и конец недели — и ни одна живая душа не являлась к Брокару, безмолвствовал и телефон. Он чувствовал себя затерянным в этой громадной стране, в чужом городе, населенном чиновниками, разведчиками и неграми, во власти сил, перед которыми он, в сущности, был совсем безоружен. Ведь и м отлично известно, что он вовсе не автор рукописи, а ее похититель, мелкий спекулянт, промышляющий самодельной косметикой. Они, верно, даже не причинят ему ничего дурного и не дадут ему ни малейшего повода прибегнуть к помощи депутата Кулона. Они просто перестанут замечать его. Теперь, когда они узнали все, что им нужно, никто и ничто не может помешать им заново «открыть» урановое месторождение в Буала. Ведь Картье не сделал на свое открытие никакой заявки, он держал его в строжайшем секрете от всех. На их пути к овладению ураном есть, в сущности, лишь одно серьезное препятствие — это фанатическое упрямство Дэвида Крайтона. Но он, Брокар, и тут для них бесполезен: он не способен ни помочь им, ни помешать…
Снедаемый беспокойством, Брокар решил, наконец, позвонить Стампу.
— Хелло! — послышался в трубке незнакомый голос.
— Кто у телефона?
— Отель «Палас», дежурный администратор.
— Мистера Альбера Стампа.
— Мистер Стамп выбыл из Вашингтона неделю назад, в прошлый четверг.
— Куда?
— Мистер Стамп не оставил адреса.
— Так, так… — растерянно проговорил Брокар. — И племянница уехала вместе с ним?
— Мистер Стамп проживал в отеле один.
— Ах, один!.. Благодарю вас…
Теперь Брокар очутился в полном и безнадежном одиночестве. Если никто не выведет его из этого положения, сам он ничем не сможет помочь себе. Пройдет неделя, месяц, полгода, у него иссякнут деньги, его выбросят из отеля на улицу, он превратится здесь в нищего, в бродягу и никогда более не увидит Парижа.
Зачем они так жестоко с ним поступили? К чему было везти его в Вашингтон, давать ему деньги, готовить к роли первооткрывателя уранового месторождения? Видимо, поначалу это соответствовало их расчетам, а затем планы их изменились, и они решили отстранить его от этого дела. А то, быть может, они пытались за эту неделю договориться с Крайтоном и потерпели поражение, как и он, Брокар? Тогда, естественно, все предприятие лопнуло как мыльный пузырь.
Как бы там ни было, а положение у него незавидное. Бросить все и вернуться в Париж? А вдруг в деле произошла лишь небольшая заминка и скоро вся машина вновь заработает на полный ход? Нет, уезжать нельзя, это означало бы полное крушение всех его надежд, на этот раз уже навсегда.
Брокар привык в родном Париже к одиночеству, но то было одиночество, избранное им самим, то была ж и з н ь. А здесь не было жизни, а лишь напряженное, мучительное ожидание, изо дня в день, из часа в час. И Брокар понял, что долго ему не выдержать этого ожидания, что он должен что-то делать, найти выход. Он позвонил в ресторан при гостинице и велел принести бутылку вина.
С этого все и началось.
К концу дня на столе у Брокара стояло несколько пустых бутылок, а сам он, развалясь в кресле и вытянув ноги, напевал про себя грустную парижскую песенку из времен своей студенческой молодости, всплывшую на поверхность из глубин памяти. По его щекам медленно стекали скупые слезы и терялись среди бесчисленных морщин, как речной поток в песках пустыни.
А, к черту бесплодные воспоминания, это вечное устремление от ноля к нолю! Юность, молодые мечты! Да какая им теперь цена — не больше, чем этой вот горстке пепла от десятка выкуренных сигарет! Брокару стало невмоготу оставаться наедине с собой, он не без труда поднялся с кресла, надел шляпу, поправил перед зеркалом съехавший на сторону самовяз, вышел из комнаты и запер за собой дверь. Его пошатывало, и по лестнице он спускался, крепко держась за перила. На лице его играла бессмысленная улыбка, им владела какая-то пустая беззаботность; ночная улица, на которую он сейчас ступит, представлялась ему сказочным царством, где его ждут увлекательные и веселые приключения.
И верно: едва он вышел из дверей отеля, как его со всех сторон обступил шумный, звонкий, яркий, сверкающий, многоцветный, стремительно движущийся мир. Это была Пенсильвания-авеню, самая оживленная улица Вашингтона. Непривычному к вину Брокару показалось, что его подхватил и бешено закрутил яростный водоворот. В глазах его замелькали огни реклам, автомобильные фары, бесчисленные человеческие лица, освещенные то голубым, то красным, то оранжевым, то мертвенно-белым светом. Ослепленный и оглушенный, Брокар счастливо улыбнулся. Теперь он уже не был одинок: сердца всех этих людей открыты для него, и сам он готов принять их в свое сердце.
Стараясь держаться прямо и твердо, Брокар, все так же счастливо улыбаясь всем и каждому, шел и шел, без всякой цели, не замечая, что толпа все редеет, что огней становится все меньше, что дома становятся все ниже. Очнувшись, наконец, от своего счастливого забытья, Брокар с удивлением отметил, что шагает уже по узким, малолюдным, плохо освещенным улицам. Ему стало жутковато, он замедлил шаг, огляделся. В сотне метров от него, по ту сторону улицы, протянулась по тротуару полоса света, падавшего из ярко освещенных окон первого этажа; оттуда доносились смутные звуки джаза, приглушенные расстоянием. Люди! Скорее к людям!..
