— Здравствуйте, Вероника Алексеевна. Вы меня, наверное, не помните. Я — Настя, внучка Аллы Викторовны, мы дружили с Серёжей…
Остановив лифт между этажами, я репетировала то, что собиралась сказать матери Серого.
— Здравствуйте, Вероника Алексеевна…
А если всё‑таки Александровна? Я не была уверена, что правильно помнила отчество — в детстве она была для меня просто тётей Верой.
— Здравствуйте, Вероника Ал… кхе–кхе… вна. Вы меня, наверное, не помните…
Поняв, что от повторений становится только хуже, решительно нажала кнопку седьмого этажа.
Щёлкнул замок, дверь приоткрылась, и я бегло начала, уткнувшись в пол:
— Здравствуйте, я Настя…
Подняла глаза и онемела на несколько секунд.
— Ну, здравствуй, Настя.
— Серый! — очнувшись, я кинулась на шею открывшему мне парню. — Живой!
— Живой–живой… И буду живой, если не задушишь.
Квартира у Линкевичей была трехкомнатная, но всё равно тесная. Светка, младшая сестра Серого, успела выйти замуж, родить ребёнка и развестись. Жила теперь тут вместе с сынишкой. Человек трёх лет от роду умудрялся занимать все три комнаты одновременно, и потому мы устроились на кухне. Разговаривали и пили чай, который заварила тётя Вера, к моему удивлению и стыду оказавшаяся Вероникой Николаевной.
— Муторная история, — поморщился Сергей. — Да, была авария, двое ребят погибло из моей бригады. Меня контузило. Больница, реанимация. Когда в себя пришёл, не сразу и узнал, что умник какой‑то документы перепутал. И маме передали уже. Даже думать не хочу, чего она натерпелась.
— Ой, Серый, какой же ты… серый…
В мальчишеском ёжике осталось не так уж много тёмных волос, и ранняя седина превратила детское прозвище в очевидную правду.
— Давно вернулся?
— Второй месяц уже.
— А я только сегодня узнала… — Хотелось провалиться под землю со стыда. Но провалиться можно было только в квартиру на шестом этаже, и вряд ли её жильцы были бы рады мне и дыре в потолке.
— Да никто не в курсе, наверное, — успокоил меня Серёжка. — Мама мало кому рассказать успела: когда я приехал, ей опять с сердцем плохо стало, почти на месяц слегла, хоть я и звонил заранее, и бумага официальная пришла. Надо ей сказать, чтоб тёте Маше позвонила — та по всему городу разнесёт… Зато с тобой увиделись.
— Это — да, — согласилась я. — Хоть какая‑то радость… Ну, в смысле, я рада. Что ты жив, и вообще…
— Я тоже рад, Настюха.
Он улыбнулся, и мне подумалось, что для первой, но большой любви десять лет — не срок…
— Может, погуляем? — предложил Серый. — А то я, как приехал, в четырёх стенах сижу. Так и лето пройдёт.
— Давай. А куда пойдём?
— Не знаю, — он посмотрел на племянника, успевшего за время разговора обосноваться рядом с нами за столом. — Туда, где народу поменьше.
— Если хочешь, можно ко мне, — сказала я и покраснела. — Ну, это… старый двор посмотришь, голубятню…
Я — падшая женщина. Однозначно.
Но я совершенно счастливая падшая женщина.
Казалось, можно лежать так вечно: положив голову на сильное мужское плечо, слушая негромкое дыхание…
— Твою ж мать! — Серый вскочил, как ошпаренный, и забористый мат несколько нарушил романтичность момента. — Что это за тварь?!
— Это Жорик, — протянула я, не желая прощаться со сладкой негой. — Ты занял его место, и ему это не понравилось.
И как жаб умудряется то и дело выбираться из‑под сетки?
Поймав недовольно пучившее глаза земноводное, я привычно чмокнула пупырчатую морду и, закутавшись в простыню, прошлёпала к аквариуму.
— Вот и всё.
Сергей мягко отстранился, когда я решила его поцеловать и утянуть обратно в постель:
— Насть, после жабы…
— Жорик после тебя не побрезговал, — насупилась я.
— Ты не оставила ему выбора. — Парень потянулся за джинсами.
Вот и «счастливый конец» романтического вечера.
— Может, всё‑таки погуляем? — напомнил Серый. — Перекусим где‑нибудь?
Ага! Значит, ещё не вечер… то есть, ещё не конец!
Я поняла, что детская дружба превратилась во что‑то большее, когда мне было около четырнадцати, а Серому уже шестнадцать. Вокруг высокого, красивого парня, завсегдатая дискотек и набиравших моду «качалок», вертелись такие же высокие и красивые девицы, сменяя друг друга едва ли не каждый вечер, а я, тогда ещё мелкая, с мальчишеской фигуркой и двумя длинными косичками, наблюдала с бабушкиного балкона, как резко повзрослевший и почти забывший обо мне друг любезничает с очередной пассией. Потом я, конечно, выросла, вытянулась, округлилась в нужных местах. На смену косичкам пришла модная стрижка, но замены Серому в моем сердце так и не нашлось. То, что последние несколько лет мы практически не виделись, только усугубляло ситуацию: он навсегда остался для меня тем парнем, объектом несбыточных мечтаний и идеалом.
Произошедшее час назад в моей квартире ничего не меняло.
— Насть, ты не думай ничего такого, ладно?
Мы возвращались из кафе: шли по тёмным улицам, держались за руки и молчали. До этой странной фразы.
— Какого — такого?
— Ну… — он смущённо пожал плечами. — Как‑то так вышло, решишь ещё, что я по жизни на каждую встречную кидаюсь. А ты мне всегда нравилась, честно. Помнишь, мы на рыбалку ходили, с Колькой и Женькой? Ты жаб ловила — тогда ещё к ним страсть питала — а я пацанов в сторону отозвал и сказал, чтоб к тебе не лезли, что ты со мной. Только потом, года через три, меня вот так же твоя бабушка отозвала и пообещала самого в жабу превратить, если буду к тебе ходить.
— Бабуля? — не поверила я. — Но почему?
— Не знаю. Говорила, что тебе от меня одни беды будут, и нечего, мол… Она же ведьма была. В хорошем смысле, естественно. Но всё равно ведьма. Вот я и…
Ох, бабуля–бабуля.
— Завтра зайдёшь? — спросила я.
— Да я и сегодня ещё не ушёл. Или у тебя ровно в десять отбой? Нет? Давай ещё где‑нибудь посидим, или в парк сходим?
— Лучше в парк.
Аттракционы уже не работают, людей почти нет, только редкие парочки, вроде нас, обнимаются под фонарями. Но у нас с Серым здесь своё, особенное место… Если он, конечно, помнит.
— А ты помнишь? — улыбнулся он, повторяя мои мысли.
— Ещё бы!
Мы бегали сюда с другими ребятами. «Колесо обозрения», «Весёлые горки», «Ромашка» — здорово, но всё это стоило денег. А игровая площадка для малышни была совершенно бесплатной. Горки, качели, песочницы. И избушка на курьих ножках. Внутрь вела деревянная лесенка, но это — для детсадовцев. А у наших мальчишек считалось высшим пилотажем взобраться на крышу сказочного домика и усесться на коньке. У девчонок (в моем лице) так не получалось. Почти месяц я завидовала молча, а потом, так же молча, собрав волю в кулак, ринулась на покорение крыши. Счастью не было предела, когда я, не без помощи друзей, взгромоздилась на самый верх. Но на крыше приятелям скоро наскучило, и они, попрыгав вниз, умчались то ли на другую площадку, то ли совсем по домам, а я так и сидела, обхватив дрожащими руками вырезанную из дерева конскую голову. Со мной остался только Серый. Звать на помощь взрослых мы побоялись, могли ведь и отругать за этот альпинизм, так и сидели до темноты: я вверху, а он внизу.
