унесла обратно хозяевам.
— А что не так-то было?
— У него были глисты, понос, плюс его все время рвало под ванной, а маме надоело туда лазить, чтобы убирать. Она замучалась с ним и унесла его обратно.
— Печально, конечно.
— Это да. Но кот у нас жил! Ровно две недели жил! Вот это поразительно! Ну ладно, побегу я, а то мне еще на балет идти сегодня, как бы не опоздать, я ведь там главного гномика танцую в Белоснежке. Будут детские ёлки на Новый год, и нам даже заплатят за наши выступления, представляешь? Мои первые лично заработанные деньги!
— О, поздравляю! Это тебе не сбор металлолома — труда много, а выхлоп нулевой.
— Ну, это другое дело — это общественная нагрузка, тут сравнивать нечего. Хотя ваш класс в этот раз отличился, — засмеялась София, — и кто же вас надоумил люки металлические с колодцев поснимать?
— Очень смешно тебе, — смеялся в ответ Ян, — думаешь легко его переть было? Он же один — тонну весит!
— Причем сначала в школу его тащить, а потом обратно. Как вас только угораздило! Энштейны просто!
— Да ладно уж, и, кстати, мы его не снимали с люка. Он на газоне валялся. А те девчонки балетные уже отстали от тебя, которые тебя обзывали «лысым бобиком»? — спросил Ян, чтобы сменить тему.
— К счастью, да.
— Ну вот, я тебе говорил, самое главное — не реагируй, и помни: «На дураков не обижаются!» Ведь чем сильнее ты расстраиваешься, тем интереснее им над тобой издеваться. А если человеку вообще все по барабану, то и смысла приставать к нему нет никакого. Не интересно. Ладно, пока, и не забудь на спектакль пригласить! — и Ян стал подниматься к себе на 3 этаж, а София исчезла за дверью квартиры № 1 на первом этаже самого желтого дома на всей Яблоневой улице.
Глава 2. Все «чудесатее и чудесатее» …
— И куда мог деться этот ключ? — Ян провел рукой по непослушным цвета спелой соломы волосам, его ясные, голубые, как бездонное небо, глаза смотрели перед собой, стараясь что-то припомнить, веснушчатый нос ушел в недовольную гримасу. «Вот я открываю сумку, он был здесь, на красном шнурке, привязанный к ручке…» — он еще раз перетряхнул портфель, вывалив прямо на пол все его содержимое. Нет ключа! Может в школе забыл? Но тут, к его великой радости, раздались шаги на лестнице — это шел из школы его старший брат Лэсли Енсен — очень красивый, высокий, темноволосый парень 17 лет. Лэсли поднимался по лестнице, держа в руках меховую шапку и стряхивая с неё стремительно таявший снег.
— Что сидишь? Опять двойку получил, домой идти боишься? Никто тебя за двойки не съест. Давай, поднимайся, рабочий народ, а то и так все штаны просидел уже.
— Я, кажется, ключ потерял. Ой, погоди, как ты сказал? У меня сейчас было такое странное чувство, как будто все это было уже. Ты сказал эту фразу, а потом я сунул руку в карман и… Он сунул руку в карман и вытянул оттуда тонкий, длинный медный КЛЮЧ на красном шнурке.
— А говорил, что потерял, — брат насмешливо улыбнулся и потрепал Яна по золотистым вихрам на голове.
— Лэсли! Чем хочешь клянусь, его там не было.
— Да, да, а я Дед Мороз. И где, кстати, твоя шапка? Ну ладно, давай, шлепай по ступенькам, как там, в песне поется: «Всё выше, и выше, и выше» … — и он при каждом шаге стал подталкивать младшего брата чуть ниже спины коленом для придания скорости и вектора движению.
Дверь открывали тем самым медным ключом, похожим скорее на отвертку, чем на нормальный ключ. Ян всегда удивлялся, зачем он нужен — такой длинный… ведь бывают же нормальные, маленькие ключи… железные. В очередной раз, проворачивая ключ в замке, он задумался над тем, как не похожа его семья на остальных людей, буквально на всех, кого он знает, и ключи вот, странные какие-то. И тут же мысли его вновь разбежались, он не мог долго размышлять об одном и том же, его мысли были в вечном движении.
Они прошли в маленькую, уютную прихожую. Скинули валенки на соломенный коврик, повесили куртки на красные крючки, шапка Лэсли и шарфы полетели на полку.
— А твоя шапка где, герой? — спросил старший брат.
— Да все там же, где и предыдущие, — со вздохом ответил Ян.
— Ну, слушай, ты им это с рук не спускай! А то почувствуют слабину и начнут долбить в одну точку. Главное — должна быть внутренняя уверенность…
— Да знаю я, знаю, — перебил Ян, — всё как у собак, собака всегда чувствует…
— Кто ее боится, — сказал с ним хором Лэсли.
Они пошли на кухню.
— Тааак, — растягивая слова и потирая замерзшие руки, сказал он, — чем нас сегодня кормят? — Лэсли заглянул в холодильник и зазвенел крышками кастрюль. — Суп. Рассольник. Твой любимый, а?
— Га-а-а-адость… если хочешь, можешь съесть мою порцию, а я за тебя второе съем.
— Держи карман шире. На второе у нас … курочка… да с картошечкой, мммм…
— Ну и ладно, все равно суп не буду. Но маме скажи, что я ел.
— Заметано.
Старший брат возился на кухне. Ян услышал, как затрещала зажигалка, разбрызгивая голубые искры, взметнулось пламя над газовой конфоркой, звякнули на плите кастрюльки. Лэсли разогрел суп и второе, позвал брата.
— Кушать, как говорится, подано! Приятного аппетита всем нам, собравшимся в этот час на этой благословенной кухне!
Ян очень проголодался. Они сидели на малюсенькой кухне старенькой, но очень уютной квартирки, их головы почти упирались в нависавшие над ними шкафчики, а за маленьким столом едва могло поместиться, упершись друг в друга коленками, два человека.
— Посуду помоешь? — спросил Лэсли. Но это, скорее, был не вопрос, а утверждение: «кто готовит, тот не моет» — негласное правило, а он ведь разогревал… значит, посуда оставалась за Яном. Какие уж тут вопросы…
Ян не любил мыть посуду, но каждый раз удивлялся, как приятно бывает засунуть руки под теплую воду, льющуюся из длинного, как журавль, крана: такое ощущение, что вода смывает и уносит с собой все твои заботы и трудности, и как-то так легко становится на душе. Так что и в мытье посуды тоже есть своя прелесть — настраивает на миролюбивый лад, успокаивает и делает все проблемы чуточку меньше, — так любила говорить мама.
Вытерев руки о висящее на крючке вышитое мелким крестиком полотенце, он пошел в свою комнату, которую делил со старшим братом, и сел за уроки. В соседней
