Служанка настолько долго стелила постель, расправляла простыни и взбивала подушки, что я поинтересовался:
— Что-то хочешь сказать, гордая дочь степей?..
Она обернулась ко мне, в самом деле гордая, гибкая и чуточку надменная, настоящая дочь племени мергелей, глаза загадочно блеснули.
— Я готовлю вам постель, мой лорд. Чтобы вам было удобно…
— Мне будет удобно, — ответил я, — если скажешь, кто тебе велел задержаться у меня до утра.
Она гордо выпрямилась.
— Мне? Могли такое велеть?
— Посоветовали, — поправил я себя, — попросили. Это неважно. Главное, это лорда Вильярда желание или же… графини?
Она посмотрела на меня с некоторой насмешкой.
— И тогда мне будет позволено остаться?
— Да, — обронил я.
Она чуть помедлила с ответом.
— Лорд Вильярд меня послал. Но мне показалось, графиня очень недовольна. Она ничего не сказала, но я видела по ее лицу.
— Это не весьма прекрасно, — сказал я задумчиво. — Как самцу мне это приятно, но как королю… гм… Ты еще не разделась? У мергелей спят одетыми?
Она кивнула.
— Да, мой король. Но я, если хотите…
— Конечно, — сказал я. — Приветствуем приход цивилизации и культуры! Долой косные запреты… Ты за культуру?
Она проговорила настороженно:
— Я за традицию и женскую честь…
— Снимай, — поторопил я, — снимай. И это тоже… Я тоже, кстати, за традиции. Традиции мужского доминирования. А твоя традиция, как я понимаю, сопеть в две дырочки и помалкивать?
— Да, мой лорд…
— Вот и хорошо, — сказал я, — и на хрен нам культура?
Утром, когда я проснулся, в камине уже весело потрескивают дрова, но это скорее знак прилежания, чем необходимость, в комнате тепло, а рядом со мной только смятое одеяло.
Я быстро оделся, вышел, позевывая, в коридор, у стены напротив, привалившись к ней, с угрюмым видом ждет герцог Боэмунд, хмурый и недовольный.
— Доброе утро, — сказал я жизнерадостно. — Как спалось?
Он зыркнул на меня исподлобья.
— Неважно. А вам, как вижу, везде весело.
— Дык я вообще веселый человек, — объяснил я. — Доброжелательный. Мало ли чего обо мне говорят. Не так уж и много я повесил, а на четвертование отправил совсем единицы. Я очень добрый в самой глубине своей мохнатой души… Что-то стряслось?
Он сказал зло:
— Вы сказали, что утром отбываете!
— А-а-а, — сказал я, — там лед сдвинулся?.. Или не лед?
Он сказал еще злее:
— Это нечестно! Вы используете его величество в своих целях. Конечно же, он не может отказаться от возможности спасти хотя бы часть своего королевства от разрушений! И принимает ваше предложение. Но это подло, ваше… Ваше Величество!
— Это политика, — пояснил я. — Нет честно или нечестно, есть расчет наименьших потерь.
— Расчет? Это гадко!
— Вы говорите, — упрекнул я, — как родовитый лорд, а не как государственный человек.
— Я и есть родовитый лорд!
— Но на службе? — спросил я. — С Кейданом во главе освободительной армии мы войдем в Сен-Мари, не истребляя массы народа, что выйдет навстречу с оружием в руках. И не будет необходимости морить города в блокаде, а потом еще и разорять за неповиновение… Если бы я был полководцем, жаждущим воинской славы, тогда да, конечно! Но разве я не гуманист, весь преисполненный… в общем, преисполненный!
Он сказал с тоской:
— Его величество принимает ваше предложение поехать во главе вашего войска. Но нас, его верных сторонников, волнует другой и очень важный вопрос…
Я подождал, но он умолк, я кивнул и сказал так же благожелательно:
— Понимаю, это очень важный вопрос.
Он посмотрел исподлобья.
— Вы даже знаете, какой?
— Если его величество, — ответил я, — вдруг умрет сразу после возврата Сен-Мари, это вызовет нежелательные слухи, согласны?
Он пробормотал с неудовольствием, всем видом выказывая, насколько шокирован моей грубостью:
— Вы слишком… прямолинейны… Ваше Величество.
— Зато предельно ясен, — ответил я. — Дабы оградить себя от возможных неправильных истолкований моих мотивов, я приставлю к Кейдану своих телохранителей.
— Вы в самом деле…
Я прервал его велеречивую речь:
— Они даже вам не дадут пырнуть его ножом в спину.
Он отшатнулся, шокированный настолько, что потерял дар речи.
— Зачем нам это?
— А чтобы свалить на меня, — пояснил я. — Кто знает, не перевешивает ли ваша пламенная и чистая ненависть ко мне вашу не менее пламенную и чистую преданность его величеству Кейдану?
Он смотрел на меня во все глаза, словно такая перспектива только сейчас пришла ему в голову.
Я сказал в нетерпении:
— Пойдемте. Вы все передали вроде бы верно, но хочу услышать это и от самого Кейдана.
Он поклонился, на этот раз действительно поклонился, а не только сделал вид.
— Следуйте за мной, Ваше Величество.
Кейдан в своей комнатке уже ждет, с ним герцог Алан де Сен-Валери, тот поднялся первым, затем и Кейдан, но не поклонился, просто выпрямился, глаза как у статуи из камня, лицо такое же, можно только позавидовать выдержке.
Боэмунд начал пространно представлять меня, я прервал его нетерпеливым жестом.
— Герцог, оставим это до Геннегау. Сейчас только о деле.
Кейдан обронил ровным голосом:
— Слушаю.
— Ваше Величество, — сказал я вежливо, но с тем же холодком, — как я понял, вы приняли мое предложение… в целом. Мелочи для нас, государственных мужей, не так уж и важны, но для ушей ваших верных соратников, герцогов Фонтенийского и Сен-Валери, скажу, что когда мы войдем в Геннегау, королевский дворец ваш.
Кейдан слушал молча, не меняясь в лице, зато Боэмунд просветлел, да и на лице Сен-Валери отразилось глубокое удовлетворение.
— Правда, — добавил я, — какое-то время и мне там придется побыть, но мне вообще-то не привыкать делиться с другими королями.
Боэмунд сразу помрачнел, я добавил исключительно для его ушей:
— А дальше будет видно. Обещаю не слишком обременять своим присутствием, так как у меня очень большие территории в Великой Улагорнии, а еще больше… как бы сказать мягче, королевств под моим дружеским влиянием.
Его лицо вроде бы на короткий миг оживилось, но дальше слушал так же настороженно и пропуская каждое мое слово через несколько слоев сита, однако молчал, предоставляя говорить, если понадобится, только его величеству.
Кейдан поинтересовался с иронией:
— И Сен-Мари тоже будет под вашим дружеским влиянием?
Я посмотрел на него с укором.
— Ваше Величество… О некоторых само собой разумеющихся вещах и говорить вслух не принято. Даже в присутствии столь преданных придворных. Разумеется, в королевстве будут проведены необходимые реформы. Больше я подобных ошибок, как случились, не допущу. Моя власть, как догадываетесь, уже никогда не пошатнется, я весьма позабочусь.
