— Что ж, погости у нас, но если ты сегодня же не откроешь берлогу своего атамана, милости и у нас не жди.
Китик увел арестованного.
Сергей Петрович подошел к цыганке. Она стояла потупившись.
— Атамана вместе искать будем, Любовь Гордеевна...
Цыганка вздохнула:
— Ох, начальник, тяжелое это дело...
— Не спорю...
ГЛАВА XIII
ПОД СВОДАМИ ЕПИСКОПСКОГО ДОМА
Сегодня над городом пролетела первая стая журавлей, и экономка Ефросинья приказала распахнуть окно в покоях его преосвященства. Свежий весенний воздух непривычно пьянил обитателей дома. С улицы доносился гомон обрадовавшихся солнцу птиц. Епископ Прокопий не замечал солнца. Ночью ему сделалось худо. Не помнил точно, что снилось, но на душе остался тяжелый осадок.
У самых дверей кабинета стояла длинношеяя черница, которая, даже когда крестилась, резко вскидывала руку, словно рапортовала по-воински. Отчеканивая каждое слово, она сообщила его преосвященству все, что видела и слышала. На лице епископа появлялась то жалкая гримаса раба, то гнев властелина.
— Приблизьтесь и повторите: что происходило в Екатерининском соборе?
Разведчица приложилась к руке епископа и зашептала:
— Отец Леонид в своей проповеди призывает жертвовать больным и раненым красноармейцам. Инокиня Марфа узрела, что он после богослужения из святого алтаря передавал матросу большой узел с проскурами и свечами.
После продолжительного тягостного молчания епископ жестом отпустил ее.
— Будьте смирны, яко голуби, и хитры, яко лисы... Обуздаю своеволие гордеца, а может быть — глупца, — произнес сквозь сжатые губы епископ. Он поспешно облачился в платье, положенное его высокому сану, и потряс колокольчиком. Вошел отец Николай. Под глазами — тяжелые мешки. Белки глаз в красных прожилках от бессонницы.
— Что знаете об отце Леониде?
— Я уже докладывал вашему преосвященству о его симпатиях к большевикам. Корни идут глубже. Отец Леонид считает, что отделение церкви от государства — явление закономерное. Лишение священнослужителей казенного жалованья одобряет, ибо священство должно быть, как он выражается, «бескорыстным».
Они оба помолчали. Потом отец Николай осведомил епископа:
— Поговаривают об изъятии церковных ценностей. В соборе отца Леонида яхонты, жемчуга, янтарь. Чего доброго, он и сам все это отнесет в большевистскую казну.
Голова епископа судорожно затряслась:
— Сегодня отец Леонид, завтра еще еретик появится. Смутное время! После вечерни соберите у меня священников всех приходов.
* * *
За большим столом, накрытым парчовым покрывалом, собрались отцы Херсонской епархии. Епископ Прокопий на этот раз не заставил себя ждать, нетерпеливо вышел из покоев раньше положенного времени.
Отец Николай относился к церковным обрядам как к забавным представлениям, любил понаблюдать, с каким подобострастием прикладываются к епископскому кресту духовные особы, как небрежно сует в лицо постылым «чадам» своим пропахшую ладаном жилистую руку владыка.
В глазах Прокопия нетрудно было увидеть надвигающуюся грозу. Наклонившись к уху епископа, отец Николай прошептал:
— Все в сборе, ваше преосвященство.
Одетый в черную мантию епископ державно кивнул головой и замедленным шагом прошел к столу. Опустился в кресло. Его неприветливый взгляд скользнул по лицам.
— Смиренный Тихон, божьей милостью патриарх Московский и всея Руси, в послании своем к возлюбленным в господе архипастырям, пастырям и всем верным чадам православной церкви Российской, нам пишет: «Тяжкое время переживает ныне святая православная церковь на русской земле. Гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги божьего слова и тщатся погубить дело бога нашего и вместо любви христианской всюду сеют семена злобы, ненависти и братоубийственной брани... Декреты богопротивного правительства сыплются, как огненные листья с дерева, испепеляют устои христианского образа жизни. Но особенно пагубно они действуют на веру, церковь православную и ее устоявшийся вековой уклад. Без храмов, без молитвы, без бога хотят повести богомольный и покорный народ по пути в преисподнюю».
Епископ перекрестился и продолжал:
— «Для святой Руси начинается новый период ее истории, — период гонений и страданий за Христа, период мученичества за веру Христову! Помоги, господи, и благослови!»
— Помоги, господи! Помоги, господи! — загудело по просторному залу.
Прокопий закончил читать. Но говорил он, не выпуская патриаршего послания из рук, придавая своим словам значение предыдущих слов:
— Зовем всех вас стать на защиту оскорбляемой и угнетаемой святой матери нашей. Мы не одиноки. Перед лицом антихриста к единению зовет православную церковь папа Римский... Властью, данной нам от бога, запрещаем вам вступать с большевиками в какое-либо общение. Если же кто из вас дал ввести себя во искушение, покайтесь немедля, дабы на всех нас не снизошло проклятие господне, дабы всевышний и всеблагий не отвернулся от нас в эту тяжелую для веры минуту.
Епископ умолк. Он сел, пристально вглядываясь в лица двенадцати сидевших вокруг стола священнослужителей.
Отец Николай торжественно произнес, поднимая глаза к потолку:
— Воля бога и воля нашего владыки едины.
Опускаясь в свое кресло, он, будто невзначай, задел локтем огромный, напоминающий сорокаведерную бочку, живот сидевшего рядом протоиерея Успенского собора Ширяева. Тот обидчиво покосился на отца Николая и, опершись обеими руками о стол, тяжело привстал, шепелявя пришедшие ему в голову слова:
— Мы со всею верностью посвятили себя на священную службу...
Оглядевшись, словно спрашивая — не ошибся ли? — протоиерей умолк, а сидевший рядом с ним вертлявый попик Сретенско-Сухарницкой церкви, отец Терентий, звонко затараторил:
— Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым.
Епископу не понравились эти слова, и он осадил Терентия гневным взглядом.
Затем выступил отец Дионисий из Греко-Софиевской церкви. Он блеснул знанием псалма царя Давида: «Ты окружаешь меня, и все пути мои известны тебе». Поп Дионисий водил в воздухе руками, словно рисовал круг, которым окружил его господь.
От Екатерининского собора, что на Военном, поднялся старый благообразный с кустистой холеной бородой протоиерей Кирилл. Прижав руки к груди, он, точно апостол Филипп из «Тайной вечери», посмотрел ввысь и трагическим голосом спросил епископа:
— Владыко, неужто теряем мы веру? — и тут же добавил клятвенно, глуповато: — Я верен тебе, яко пес хозяину.
За ним поднялся с места, крестясь и беззвучно шевеля губами, тщедушный попик с темным лицом, похожий на Иуду — отец Александр из Забалковского прихода. Он кивнул в сторону сидевшего с ним отца Порфирия из Преображенской церкви и как бы от имени обоих произнес:
