В клубе водников по случаю дня Парижской коммуны был доклад. После доклада начался спектакль самодеятельности. Гражданские, перемешавшись с моряками, напряженно следили за действиями, происходившими на сцене.
Бородин только что вошел в боковую дверь и, почувствовав напряженную сосредоточенность публики, заполнившей до отказа зал, прислонился к дверной нише.
Разыгрывалась сцена гибели на поле боя командира Красной Армии, получившего в штыковой атаке ранение. Перед кончиной командир голосом Грицюка наставительно беседует с каждым из своих подчиненных, рассказывает о планах построения бесклассового общества на земле, берет с бойцов клятву в том, что они донесут коммунистическое знамя до полного торжества коммунизма на всей земле.
Сергей Петрович без труда понял: пьеса эта сочинена кем-то из участников художественной самодеятельности. Исполнители несложных ролей держались на сцене кто чересчур деревянно, кто суетливо и неумело. Но большинство зрителей, не раз переживших подобные ситуации на фронтах, воспринимали игру самодеятельных актеров, как откровение, вспоминая в эти минуты каждый о своем. Волнение публики достигло предела, когда на сцену вышла сестра милосердия — в серой солдатской шинели, с сумкой на боку. Было что-то новое в походке, словах, в движениях рук и лица этой сестры. Она не изображала, а словно жила фронтовой жизнью. В голосе звучала неподдельная горечь утраты. Когда она, заплакав чистыми девичьими слезами, склонилась над умирающим и бойцы на сцене по просьбе командира стали тихо петь «Интернационал», в зрительном зале, резко скрипнув стульями, поднялось с места сразу несколько человек.
Вскоре зал грохотал в неистовом исполнении партийного гимна. Даже «умирающий» командир, уже оплаканный вдохновенными слезами Любочки, пел, хотя ему положено было по ходу действия смолкнуть навсегда. Он приподнялся на локти и пел вместе со всеми...
После окончания спектакля Сергей Петрович почувствовал острую потребность сказать Любочке какие-то приятные слова.
Он привык видеть свою сотрудницу всегда тихой, предупредительной. Последнее качество просто не нравилось Бородину. Здесь Любочка показала себя совсем с другой стороны. Бородин увидел на сцене волевую, мужественную фронтовую сестру. С этого момента Любочка стала для Сергея Петровича как бы духовно ближе.
Однако желание немедленно повидаться с девушкой появилось не только у Сергея Петровича. Когда Бородин зашел за кулисы, он заметил ее беседующей с опрятно одетым пожилым человеком, стоящим к Бородину спиной. Любочка была чем-то смущена, взор ее блуждал по сторонам, словно ища опоры. Бородин, зайдя сбоку, узнал в поклоннике Любочкиного таланта начальника опытной станции Демидова. Встретившись глазами с начальником Особого отдела, Демидов поклонился Любочке и поспешил удалиться.
Девушка легко и обрадованно подскочила к Бородину сама, протянула ему обе руки. Сергей Петрович вдруг почувствовал, что пальцы девушки горячие и влажные.
— Вы прекрасно справились со своей ролью, — сказал Бородин.
Новоявленная артистка как-то сжалась от его слов, взгляд ее, вспыхнувший было радостно, когда она приблизилась к Бородину, потух, скользнул по согбенной фигуре уходящего Демидова.
Подавая пальто девушке, Бородин осторожно полюбопытствовал, намекая на беспокойство, мелькнувшее в лазах Любочки:
— Вас чем-нибудь обидел этот человек?
— Что вы? — изумилась девушка. — Он просто предложил проводить меня домой.
Она закусила губу, словно жалея о сказанном.
— В таком случае я могу лишь пожелать вам приятной прогулки, — четко произнес Бородин.
— Не вздумайте от меня уходить, Сергей Петрович, — горячо прошептала Любочка. — Если бы вы не подошли ко мне, я все равно разыскала бы вас сегодня.
— Я собирался на ночь в море, — уклончиво заметил Бородин.
Когда они вошли в переулок, Любочка продолжала разговор.
— Знаете, о ком я все время думала, когда репетировала пьесу?
— О командире, конечно, — не очень размышляя над своими словами, ответил Бородин.
— Вы угадали. Но о каком командире?
— О том, который должен был умереть под звуки «Интернационала», но все же не умер, вопреки замыслу драматурга и стараниям актеров.
Любочка засмеялась, обегая блестевшую впереди лужу.
— И это правда!.. — Девушка стояла, поджидая Бородина, лукаво засматривая ему в лицо. — Только не вся правда. Я думала о вас, товарищ комиссар... Мы как-то дежурили в отделе с Иваном Андреевичем Китиком. Он рассказал мне, как выносил вас из-под огня в бою, как вы просили оставить его, потому что польская конница приближалась... Ох, как мне было страшно тогда, как страшно за вас.
— В самом деле? — смущенно проговорил Бородин, беря девушку под локоть. — Мало ли хороших людей погибло на войне, не мне чета.
Он глубоко вздохнул, потревоженный воспоминаниями.
— Вот я присела на одно колено перед раненым командиром на сцене, — продолжала о своем Любочка, — а сама думаю о вас. И слова просятся сами, хочется унести от смерти...
— Играли вы искренне, глубоко, — очнувшись от своих дум, проговорил Бородин.
Так они несколько минут шли молча, потом Любочка сказала тихо-тихо, полуобернувшись к своему провожатому:
— Я очень люблю, если бы вы могли меня понять...
— Постараюсь, — сдерживая неожиданно появившееся любопытство, ответил Бородин. — Думаю, что я вас всегда понимал.
— Очень, очень люблю... театр, — продолжала Любочка. — Мне кажется, играть на сцене — это такое счастье!.. Но для того, чтобы быть актрисой, мне кажется, надо быть необыкновенным человеком: и жить не так, как все, и одеваться, и по земле ходить иначе...
— Да, да, возможно, — чужим голосом согласился Бородин, ожидавший от девушки других слов.
Та, в свою очередь, поняла, что тема их беседы становится Бородину неприятной, а, возможно, просто непонятной.
— Сергей Петрович! — помолчав немного, снова заговорила Любочка. — А вам не страшно здесь со мной? Мы почти на окраине, а ведь за нами могут следить...
Впереди действительно показались силуэты двух людей, сдвинувшихся плечом к плечу. Любочка виновато смолкла, будто это она накликала беду.
Парный патруль поравнялся с ними. Ближний моряк скользнул тоненьким лучиком по лицу Бородина и тут же погасил фонарь, узнав начальника.
— У западного поста все в порядке... — начал было докладывать старший патрульный. Бородин спокойно прервал его, разрешив следовать дальше.
Любочка, повеселев, продолжала:
— А если бы эти двое оказались бандитами и набросились на нас?
— Защищался бы. А вообще-то большевики борьбу с бандитами и диверсантами понимают шире, чем защиту отдельных граждан. К тому же не рассуждают: сколько их, сколько нас.
