Боль отвлекла его от этих мыслей, он охнул, и тащивший его мальчишка подбодрил:
— Пришли почти… Тут это — осторожней…
Генка увидел широкий спуск, что-то вроде карьера, в дальнем конце — решетчатую громадину то ли недостроенного, то ли полуразрушенного здания.
— Что это? — спросил он, против воли наваливаясь на беспризорного. Тот ответил с одышкой:
— Силикатный… завод… заброшенный…
Они прохромали через карьер к воротам, вошли на территорию мимо большого коллекторного люка. Было темно и тихо, но мальчишка упрямо и уверенно волок Генку на себе. Тот молчал, каждый шаг отдавался рвущей связки болью. "Неужели искалечили?"
— Сюда, — мальчишка повернул за угол коридора. — Ребята, это я!
Посреди большой комнаты без одной стены горел костёр. Возле него стояли и сидели в напряжённых позах с полдюжины человек.
— Привет, — сказал Генка…
… —Спасибо, — сказал Генка, принимая коробочку с горячей "одноразовой лапшой", как назвала это блюдо длинноволосая девчонка лет 14 с хмурым лицом — опять Надежда, сезон Надежд… Мальчишку, приведшёго Генку, звал Макс, его ровесника, бывшего тут за главного — Вован. Ещё тут были двое пацанов лет по 12 — Белый и Гриня — и три экземпляра мелочи, пацаны и девчонка, которых не представили, но которые смотрели на Генку во все глаза.
Эта компания жила тут с начала лета. Вернее, жила не тут, а в тот самом коллекторе — хоть и тесном, но относительно удобном. Днём старшие по очереди отправлялись в город на промысел. Вот, Максу сегодня не повезло — спёр товар при разгрузке изпод ментовской "крыши"…
— Мы с Максом иногда аликов трясём, — рассказывал Вован рав
нодушным тоном. Один из младших пацанов уже спал у него под боком, второй сидел возле девчонки и смотрел на Генку большими глазами. — Если сильно датый и при деньгах… Надька проститутка, без сутенёра, так, по воле — тоже опасно, могут убить запросто…
— Хрен им, — девчонка показала, ловко выдернув из кармана, опасную бритву, взятую умелым хватом. — Пробовали уже…
— Белый с Гриней тоже по этому делу, на любителя, не каждый день, — продолжал Вован. Генка подавился лапшой, посмотрел на двенадцатилетних пацанов — совершенно обычных, они сидели рядом, Белый смотрел в огонь, Гриня хрипловато сказал:
— Правда… За это платят хорошо, а у нас вон, трое мелких. Мы сами из Эстонии, там около границы есть такой детский дом, на самом деле публичный, для европейцев и штатовцев. Туда русских пацанов, девчонок собирают. Мы оттуда сбежали год назад, через границу. А тут то же самое. Ну… полегче, конечно, тут ты сам решаешь, сколько, с кем… а там как скажут…
— А где ваши все?! — почти крикнул Генка. — Родители где?!
— У него, — Гриня кивнул на Белого, — в автокатастрофе погибли. Они это — ну, типа против эстонцев были, им подстроили катастрофу, а его сразу в детдом в этот. А у меня они бухают, я им зачем? Там то же самое, отец меня за бутылёк первый раз сдал…
— И вы… — Генка невольно оскалился, словно ему было очень больно. — Но как же вы…
— За это платят хорошо, — сказал Гриня. — Мы бы сами перебились, а вон у Надьки сестра и брат, и у Вована братишка, они же сами пока ничего не могут… ни воровать, ничего…
На какой-то миг Генка представил себе — а если бы у него было вот так… ну, мать, например, лежала больная, и нужны были бы деньги, позарез нужны, и предожили бы много и сразу за… он бы… Он ведь тоже согласился бы. Ведь это же — мама… И от возникшего в душе чувства гадливого осуждения не осталось и следа. Его дотла выжгла вспыхнувшая ненависть к тем, кто допускает всё это… и тут же хвастается с экрана телевизора "ростом","достижениями", "успехами",копит деньги, чтобы отдавать какието долги тем, у кого и так — миллиарды… Генка огляделся.
Замурзанные, типично русские лица сидящих вокруг мальчишек и девчонок… Генке стало страшно. Он раньше редко задумывался, сколько же таких на свете. И если верно, что дети — будущее страны, то будущее России — пустыри, коллекторы, свалки и помойки. Генка не видел ни одного азиата, кавказца или (ну где там!) еврея.
Брошены были только русские дети.
— Ребята, — сказал Генка. — Ну я не понимаю… Вокруг до хрена брошенных деревень. Вообще брошенных. Неужели вам нравится жить на помойках, в коллекторах вот в этих, постоянно бояться, терпеть разных гадов?.. Да переселяйтесь в любую такую деревню! На земле всегда прокормитесь без попрошайничества, вы выносливые, к трудностям привычные, живёте командой… Ну чего вы тут пропадаете, ведь всё равно пропадёте, вообще пропадёте, с концами…
— Мы понимаем, — вздохнул Вован и почесал нос. — Мы тоже про это думали… Знаешь, как страшно бывает? — вдруг совсем подетски признался он. — Вот, за последний месяц больше десяти человек наших сожгли заживо, даже неизвестно, кто… Но мы не деревенские, понимаешь? Просто не знаем, как за это браться, да и привычней в городе, если честно… Хоть как-то, а живёшь.
— "Живёшь"! — сердито передразнил Генка и охнул — неловко шевельнулся и колено вспыхнуло болью. — На поживу ментам, педульникам и маньякам?! Самто слышишь, что говоришь? Вон, о младших подумайте, у нихто какое будущее?! Вы же русские ребята, вам не тошно так существовать, не тошно видеть, как в вашей же стране на вас, как на грязь смотрят?!
— Да в какой нашей стране… — начал Вован — Она наша, что ли?
— Да, ваша! — сказал Генка зло. — И моя. А чья же — этих сволочей наверху, что ли, черноты разной да политиков?!
— Если бы мне оружие дали, — вдруг сказал Белый, — я бы пошёл обратно в Эстонию и убивал. Всех. Констеблей, военных, просто их людей… А если бы мне сказали, кто маму и папу… я бы живой бомбой стал. Мне бы только взрывчатку и показать, где эти, кто убивал. Мне уже всё равно, я не человек. А так хоть отомстил бы. Я пробовал узнать, даже специально подстилался несколько раз под разных там… Без пользы…
И он глянул на Генку такими глазами, что тот обмер. Это были страшные глаза.
— Пошли спать, — встал Вован. — Костёр тушите… Надь, дай ему, он кивнул на Генку, — бинт эластичный, там был у нас… И забинтуй ему колено…
… Генка проснулся от холода. Он долго смотрел на низкое чёрное небо. Нога тупо мозжила. Ребята спали вокруг. Когда Генка сел, Вован тоже открыл глаза.
— Уходишь? — спросил он.
Генка молча достал из кармана пакет, разорвал обёртку. Там были пятисотенные. Не его. Он достал шесть и положил на холодную трубу, проходящую под потолком. И увидел, что проснулся и тот мелкий, который вчера весь вечер смотрел на него.
— Не уходи, — попросил он. — Без тебя страшно.
