— Монах! — крикнул Сахно. — Добром прошу — выходи.
И снова полоснуло огнем из схорона.
Солдат с ручником, не дрогнув, резанул в яму из пулемета и отскочил в сторону.
— Лейтенант, — окликнул Сахно, — кого-нибудь в подмогу, пусть возьмут пулемет.
Надо было подстраховать двоих, с лопатами. Бабенко и Мурзаев вывернулись было из-за бугра, но он скомандовал им — назад! Юры почему-то не различил среди них и тотчас забыл о нем, шагнув к яме. Все произошло как бы помимо его воли, будто некая сила, испытывая судьбу, подхватила его, воткнув в снег у черневшего лаза. В конце концов, кому-то надо было, а он стоял ближе всех, только и всего.
— Начинай, — сказал Сахно.
Двое в голубых шапках, один ломом, другой лопатой, дружно ударили с боков по мерзлой крыше бурта. Андрей до немоты в пальцах нажал на крючок, вгоняя одну очередь за другой в огрызавшуюся ответным огнем горловину. Тело напряглось, стало чужим, жарким, потеряло вес. И эти мгновения, длившиеся бесконечно, пока солдаты долбили железный грунт, он все врезал свинец в жерло схорона, сам открытый пулям врага. Слепая дуэль отдавалась во всем его существе, ожидавшем легкого конца, потом исчезли все ощущения, кроме стальной дрожи в ладонях.
— Готово!
Не сговариваясь, все отскочили в сторону, и он шагнул не спеша вслед за ними, не сумев разглядеть в пройме рухнувшей крыши ничего, кроме темной глубины, дохнувшей картофельной сыростью. И еще подумал, что лезть туда будет страшно.
Сахно что-то сказал одному из солдат, в тот, метнувшись за дом, вернулся с толовым ящиком — в крышку был ввинчен запал со шнуром.
С разомлевшим от домашнего тепла и бессонницы лицом появился Довбня.
— Монах! — голос старшего лейтенанта стеклянно рассыпался в стылой синеве утра. — Последний раз предлагаю — выходи!
Все, кто лежал за бугром, скрывался за хатой, невольно приблизились к яме. Выбор Сахно мог пасть на любого, сейчас он был здесь полновластным хозяином. Он ждал.
От оврага задул резкий, сжигающий щеки ветер. Секунда, другая, и в этой тугой, звенящей от ветра тишине, где-то под землей глухо, с короткими промежутками прозвучали выстрелы.
Один… второй… третий…
— Значит, трое их было, — вздохнул Сахно и опустил наземь уже ненужный ящик.
Андрей понял, в чем дело, догадка мелькнула смутно, кольнув отупевшее от холода и переживаний сознание: «Салют смертников».
— Собаки… — выдохнул Сахно. — Ох же собаки. Сволочи.
Некоторое время все молчали.
— Кто полезет? — спросил Довбня, беря на себя инициативу, и быстро оглядел столпившихся возле ямы. Теперь он вступил в свои права. — Надо их оттуда выволочь.
— Можно? — На спекшемся от мороза личике Бабенко двумя угольками горели глаза. Никто из глядевших в провал бурта, должно быть, не был до конца уверен, что все кончено и бандиты не приготовили под занавес подарочек, от них можно было ждать всего.
— Ну как? — обернулся Довбня к Андрею.
— Старшина, — умоляюще произнес Бабенко. — Я ж самый маленький, порхну, как горобец, в дырку…
— Кто первый обнаружил их? — спросил Довбня.
— Того уж нет, — сказал Бабенко. — Николай, дружок мой.
— Давай, — кивнул Андрей.
Солдаты с автоматами снова изготовились у провала, Андрей понял, что его опасения не напрасны, в случае беды — вряд ли Бабенко что-либо поможет.
Довбня между тем обвязал Бабенко веревкой, спросил:
— Удержит?
Тот, затягивая под грудью узел, пошутил:
— По крайней мере, не утону, — и улыбнулся криво.
Он сел на край провала, спустив ноги, мгновенье помешкал.
— С минами дело имел? — спросил Сахно.
— Приходилось.
— Уткнешься в лаз, будь осторожен.
— Ага.
— Толкни прикладом заслонку — сам в сторону.
— Ага.
— С богом.
— Ну, хлопцы, не поминай лихом, — засмеялся Бабенко, — сейчас реабилитируюсь… — И исчез в черной глубине.
— Чуть что — дергай конец, — крикнул вдогонку Довбня.
Прошла минута, другая… С шорохом уползала веревка.
Гуще пошел снег, и отступил морозец. Напряжение росло, веревка все еще шевелилась на снегу, точно ослепшая змея, — влево, вправо. Откуда-то на бугорок слетел воробей, чирикнул и как шальной метнулся под стреху.
Потом донесся приглушенный глубью, прерывающийся от волнения голос Бабенко:
— Порядок!
— Давай!
— Тащите!
Какая-то громоздкая штука вынырнула на снег тупым, окованным, словно угол гроба, углом, наконец появилась целиком. Потом стало ясно, что это сундук, стянутый медными обручами, к нему наспех солдатским ремнем был приторочен брезентовый куль, от рывка он развернулся, и на снег высыпалась кипа бумаг, клочки каких-то отпечатанных инструкций с иностранными грифами, искореженная пишущая машинка, куча порванных тридцаток, искромсанные сапоги и куски ремней — видно, бандиты в слепой ярости уничтожали все подряд — только бы не осталось людям. Сахно приказал всем залечь в укрытия, сам, присев над огромным, как бочка, сундуком, внимательно, не касаясь руками, оглядел его, потом приказал кому-то из солдат:
— Лом и кусачки!
Снова оставшись один, почти незаметно сдвинул в сторону уголок над замочной скважиной, что-то пощупал мизинцем, потянул. Легко щелкнули кусачки. Только после этого подсунул под крышку лом.
И все увидели в его руках отливающий чернью цилиндр с рогулькой… Мина?! Он осторожно отнес ее подальше, в сугроб, вернулся и, переведя дыхание, снял с поверхности сундука войлочную прокладку — сухое лицо его вытянулось…
— Вот она, казна бандитская, братцы, — произнес он.
— За кордон готовились, не иначе, — сказал Довбня. — Видно, поистратились там господа гитлерчуки… А прятали надежно…
Солдаты сгрудились у тесно сложенных в отсеках вещмешков. Сахно развязал один, другой… В сером рассветном сумраке тускло отливало желтизной монетное золото, игольчато сияло разноцветье камней — грудой, в ожерельях, вперемежку с какими-то развороченными, тускло блестевшими штуками. Сахно поддел палочкой одну из них, и Андрея слегка замутило — это была золотая челюсть.
— Цена человеческих жизней… — Сахно прикрыл сундук. Отвязав бечеву, швырнул конец в яму.
— Выволакивай их, Бабенко!
* * *
Трое лежали под брезентом, раскинув босые ноги. Андрей старался не смотреть в их сторону. От усталости и нервного напряжения, пережитого за ночь, в глазах стоял туман, и ближний лес, тронутый дымкой рассвета, казалось, плыл под низким взволнованным небом.
— Мину в овраг, взорвать. И домой, — послышался за спиной голос Сахно. — Тебе, Данилыч, пришлю свежий наряд, надо прочесать лес и хутора, где-то их дожидался транспорт. Наверняка… А сейчас надо опять сани доставать…
