Единственным заслуживающим упоминания результатом этого бесплодного времяпрепровождения было то, что Миртль, которая, пока не встретилось препятствие, испытывала настоящий ужас перед молниеносным замужеством, сейчас тоже искала выход из тупика.
Лэтимер прибыл даже раньше, чем они рассчитывали. Входя в гостиную, он ожидал увидеть в ней только ее светлость. Внимательно вглядевшись в лица подруг, Лэтимер сумрачно поклонился. Леди Кемпбелл двинулась ему навстречу и сразу взяла быка за рога.
– Гарри, – сказала она, – посмотрите на это бедное дитя. За что вы обошлись с нею так жестоко?
– Сударыня, – сказал он, – у меня сложилось противоположное впечатление: ваше бедное дитя жестоко обошлось со мною.
– Это потому, что вы слепы.
– Напротив, мадам, у меня необыкновенно острое зрение.
– Вы имеете в виду свои глаза, от которых все равно мало проку вашей большой, глупой и упрямой голове. Но я, Гарри, подразумевала слепоту душевную.
– Стоит ли углубляться в дискуссию? – заметил Гарри с деланным спокойствием. – Если бы я знал…
– Вы бы не пришли, понятное дело. Потому-то я вам ничего и не написала. Но скоро вы, надеюсь, упадете на колени и возблагодарите Господа, что пришли.
Теперь, когда читатель знает, какого блестящего адвоката приобрела Миртль в лице ее светлости, ему будет нетрудно представить себе натиск и убедительность защиты. Леди Кемпбелл разрушила стену суровой отчужденности, за которой укрылся Лэтимер. Он изумленно и с каким-то страхом посмотрел на Миртль.
– Вы хотите сказать… – он не смел вздохнуть и не решался продолжить.
– Что, раз вам так нужны доказательства ее любви, то Миртль готова представить вам единственное и окончательное доказательство, какое только женщина способна дать мужчине. Против воли своего отца, ценой, если понадобится, разрыва с ним, она согласна без промедления выйти за вас замуж. Неужто эта жертва, на которую добровольно идет наш бедный ягненок, не убедит вас в ее верности и преданности?
– Миртль! – Лэтимер подошел к ней, охваченный нежностью. – Миртль, моя дорогая, это правда?
– Давайте, давайте, миритесь, – проворчала Салли, – для спасения души это полезно.
Миртль встала и протянула к нему руки.
– Да, Гарри. Клянусь, я выйду за тебя сразу, как только это станет возможно.
– Станет возможно? – чуя подвох и мгновенно насторожившись, повторил он.
– В том-то и дело! – вставил некстати Том. – Сейчас это невозможно. Есть одна загвоздка. Но, лопни мои глаза, Гарри, Миртль имела такое намерение. Записка была отправлена тебе раньше, чем мы обнаружили помеху.
Вот как, они тут обнаружили помеху! Все еще держа Миртль за руки, Гарри окинул всех подозрительным взглядом и подумал, что хитрость шита белыми нитками. Миртль все еще привязана к нему и ей хочется спасти ему жизнь – это ясно. Она прибежала после своей неудачи к леди Кемпбелл, и та, желая вывести своего мужа из щекотливого положения, придумала этот на редкость хитрый ход, чтобы успокоить ревнивца и тем заставить его переменить решение. Лэтимера охватило разочарование, но он справился с собой.
– В чем же загвоздка? – спросил он с легким презрением.
– По закону Миртль несовершеннолетняя, – объяснил Том, – и необходимо согласие ее отца. При нынешних твоих взаимоотношениях с сэром Эндрью…
Но закончить ему не удалось. Ее светлость перебила, патетически провозгласив:
– Однако законы колонии не распространяются на Англию! – И добавила: – Черт возьми.
Гарри не стал скрывать иронии:
– Ваша светлость предлагает нам венчаться в Англии?
– Совершенно верно! – леди Кемпбелл так и сияла.
– Чтоб я сдох, Салли! – запротестовал брат.
– Вам не придется плыть дальше бухты, – объявила она, торжествуя. – Там стоит на якоре корабль британского флота «Тамар», а на корабле есть капеллан. Знайте, что на борту «Тамар» вы формально будете на территории Англии, и действуют там английские законы.
– Господи, Боже! – сказал Том, выразив общее мнение.
Гарри всмотрелся в лицо ее светлости. Да, он был несправедлив, она оказалась искренней. Затем он перевел взгляд на Миртль. Ее глаза были опущены, ресницы трепетали.
– Ты согласна, Миртль? – тихо спросил он и, спрашивая, уже притянул ее к себе. Его неистовая подозрительность наконец отступила перед несомненным свидетельством того, что она предпочла его Мендвиллу.
– Если… если согласен ты, Гарри, – робко ответила девушка, – и если все получится, как Салли говорит.
– Предоставьте это мне. Я сама все устрою, – заверила Салли, – даже свадебный завтрак. Мы сервируем его на палубе. А теперь, Том, мне кажется, они прекрасно обойдутся без нас. – И она вытолкала брата из гостиной.
Лорд Уильям Кемпбелл и члены Совета Его Величества, еще не утратившие мужества, собрались в зале заседаний Стэйт Хауса, чтобы заслушать спикера Палаты общин, вызванного губернатором.
Ролинсу Лаундсу было лет под пятьдесят, выглядел он как плантатор, которым на самом деле и являлся, но держался с достоинством и неприступностью, выработавшимися за годы деятельности сначала на посту начальника военной полиции, а затем спикера провинциальной Палаты Общин. Он пришел в сопровождении двух членов Ассамблеи – дородного, добродушного Генри Лоренса и сухопарого, чопорного Джона Ратледжа.
Губернатор начал со своего недовольства состоянием поддержания порядка в Чарлстоне и ответственными за него лицами, допустившими вчерашний бунт. Он потребовал гарантий недопущения новых нарушений закона и наказания виновных. Варварская расправа над честным верноподданным его величества, заявил он, наносит оскорбление самому королю в лице его наместника – губернатора Южной Каролины.
Ролинс Лаундс спокойно отвечал, что для расследования создается специальный комитет и делу будет дан ход. В то же время он признал беспомощность Общественной Ассамблеи и ее неспособность предотвращать подобные акции во время народных волнений. Он обратил внимание его светлости на то, что насилие, чинимое толпой, как явление известно и за пределами колоний, его вспышки наблюдаются в самом Лондоне, и даже чаще, чем в Америке. Таковы уж отличительные черты англичан – что дома, в сердце империи, что в удаленных колониях, они восстают против притеснений и несправедливости.
– Сэр, жизнь в трех тысячах миль от королевского дворца и резиденции правительства отражается на характере англичанина не больше, чем на его правах, – закончил он философское отступление на политическую тему.
– Чем, конкретно, вы недовольны? – неохотно спросил губернатор.
