Потом он плотно закрыл дверь своего кабинета, где еще находилась Вера Генриховна, и сказал:
— Ребята, ваши «казаки-разбойники» действительно опасны.
Парни окаменели. С упрямством в голосе Тим ответил:
— Мы так живем, пап. Иначе уже не сможем.
Даниил Егорович помолчал. В этот момент в дверях неслышно появился Капитан-Командор, и я увидела расфокусировавшимися глазами, как что-то воздушное, какая-то желто-безмятежная вуаль накрыла голову взрослого. Его лицо покинул трагизм, уступив место искренней гордости.
— Идите, отдыхайте. И еще одно: Тимур, за вами экзамен, не забыл?
— Нет, папа, мы готовимся.
— Готовьтесь-готовьтесь. После сегодняшних событий спрашивать буду очень строго.
Я рано обрадовалась, что избавилась от врачей. Стоило мне выйти из душевой и растянуться на больничной кровати, как в палату с решительным видом ступила медсестра с набором шприцев. «Таки будут пытать,» — тоскливо подумалось мне, но медсестра ласково улыбнулась:
— Это витамины и глюкоза. Доктор сказал, у тебя были физические нагрузки с сильным стрессом. Спортсменка, что ли? Такая маленькая…
При слове «спорт» у меня обычно тошнота подступала к горлу, но эта версия оказалась самой приемлемой, и я наступила на собственные принципы:
— Ага, на первый юношеский сдавала. По экстремальному дайвингу.
Пришлось подставить нежные места — спортсмены ведь дружат с врачами, и медсестра вышла из палаты преисполненная чувства выполненного долга.
Но расслабиться мне не дали. Явилась Вера Генриховна с кружкой и тарелкой. На тарелке красовалась глазированная булка, а в кружке плескалось что-то белое с желтой пенкой. Блин, ну неужели я не заслужила несколько часов покоя?
— Это кипяченое молоко, — сочла необходимым объяснить врач. — Нужно выпить.
Она села на край кровати и, не стесняясь, рассматривала меня. Я выпила, поблагодарила, укрылась простыней и сразу уснула. На соседней кровати давно уже безмятежно спал Алешка.
Во Владивостоке мы пробыли три дня, пока Игоря с царевичем не перевели из отделения реанимации.
Капитан-Командор на вторые сутки сообщил, что обе подводные лодки благополучно добрались до Острова, и экипажи приступили к ремонту «Каравеллы».
Днем Тим выгуливал меня по городу — он считал, что я в депрессии, и мне необходим солнечный свет и воздух. Он был врачом, и я не спорила.
На вторую ночь меня затемно разбудил Даниил Егорович, сказав, что в больницу привезли попавшую в автокатастрофу семью, и не могла бы я помочь пятилетней девочке, которой осколком стекла разорвало щеку. Я решила, что он хочет меня проверить, но мне и самой было интересно, насколько успели восстановиться целительские способности, поэтому послушно побрела за ним в палату другого этажа.
Способности восстановились, глубокая рана за два часа зажила бесследно. Я ушла досыпать совершенно счастливой, ехидно размышляя о том, что будет записано в историю болезни.
Вечером третьего дня мы погрузились на «Мистификатора» и через три сквозняка вернулись на Остров. Неделю я провела с девочками в их домиках и на кухне, а потом почувствовала, что все действительно прошло. Значит, можно продолжать искать приключения.
Денис отчетливо понял, что случайно получил от Германа бесценный подарок. Он теперь знал, как выглядит любовь. Он мог мысленно вызвать образ волны оранжевых искорок, и они отзывались, возникали вокруг него, проникали в его кровь и давали удивительные способности. Самая главная — видеть мир восхитительным и простым, знать, что благом является все, что в мире происходит — помогала буквально творить чудеса.
Он написал несколько песен на русском, английском и испанском и разместил их в банках авторских обществ, хотя сам, конечно, исполнил бы их лучше всех, что было ясно из приложенных фонограмм. Однако шоу-бизнес не входил в его ближайшие планы на жизнь, и он рассматривал его как возможность зарабатывать деньги «когда-нибудь потом», когда все ресурсы наколдованных мирков будут исчерпаны.
Он сам себе придумал игру, главным правилом которой было продержаться в наугад выбранном мирке хотя бы неделю. Оказывался он где попало и считал, что научился выживать везде. Где-то ему приходилось ночевать под открытым небом, и он освоил искусство быстро сооружать примитивное жилище-укрытие и есть, пренебрегая риском, все, что выглядело съедобным. Он мог ночевать и на деревьях, и в пещерах, и среди камней на голой земле, научился защищаться от хищников любой родовой принадлежности и приспосабливаться к любой погоде. Бывало, что он даже стремился оказаться в «мире без людей», где мог почувствовать на себе безграничную власть природы, которая каждый раз флегматично решала, стоит ему жить, или нет. Он представлял себе ход ее рассуждений, когда ему в лицо бил колючий ветер, задувающий с трудом разведенный костер, и когда в зной различал где-то вдали журчание ручейка. Все ее милости-немилости он уважал, а, борясь с проявлениями ее враждебности, лишь пытался доказать, что тоже заслуживает уважения. И, преуспевая в этом, получал фантастическую награду…
В обитаемых мирах ему очень помогал дар знания языков, которым поделилась Ася. Прослушав хотя бы несколько минут местную речь, он уже понимал ее, усваивал особенности артикуляции и мог воспроизводить, самостоятельно конструируя фразы. Он обращался к аборигенам с первым пришедшим в голову нейтральным вопросом, а дальше события уже развивались сами. Случалось, что его сразу пытались убить, и это впоследствии превращалось в анекдот, но чаще было иначе. Его внешность, и без того неординарная, да еще и украшенная золотистым свечением, стала бесконечно привлекательной.
Бывало, что он устраивался в незнакомом мире даже очень хорошо и оставался там надолго. Укутанный золотисто-оранжевыми искрами, он стал очаровательным в смысле «очаровывающим». Оставаясь невидимыми нормальному человеческому глазу, они раздражали какие-то тонкие материи живых тел, вызывая движения их эмоций, чаще всего для людей непривычные и потому притягательные. Быстро располагая к себе новых знакомых, он становился полноправным гостем в чужом обществе, узнавал его порядки и участвовал в делах людей, его населяющих.
Настоящей удачей были миры, где надо было бороться… И тогда он с готовностью и удовольствием становился воином. Стремление к битвам он почувствовал в тот далекий день, когда в него влилась Асина кровь, словно этим явлением управлял неведомый ген или вирус. В нужный момент, в предчувствии опасности, в его организме что-то менялось: обострялись зрение и слух, во внимание попадали все, даже мельчайшие, изменения в окружающей обстановке, и им сразу находилось объяснение, движения становились точными и быстрыми, а решения, как действовать, приходили интуитивно. Он с интересом учился новым, придуманным в других мирах, приемам боя, легко осваивал новое оружие, благодаря обостренному восприятию, быстро улавливал и запоминал все особенности новых для него техник. Самое главное качество, вызывавшее к нему уважение у всех, кому приходилось с ним вместе сражаться, — в бою он забывал, что возможности человеческого тела имеют предел, и совершал невозможные вещи.
