Сделать для Игоря хоть что-то я все же смогла, но усилие, которым при этом отогнала от себя впечатления последнего часа, выжало меня полностью. Однако тут врач не поможет.
Следя за пробивавшимися из-за облаков солнечными лучами, я поймала мысль, которая, проносясь над сверкающей листвой, доставила мне секундное облегчение: «Клянусь, больше никогда!» Что именно «больше никогда», я сама толком не знала, но надежда, что в какой-нибудь следующий раз я поступлю иначе, и в результате жертв будет меньше, заметно разбавила давящий груз вины.
Мимо меня в кабинет Даниила Егоровича хозяйской походкой прошла высокая красивая женщина с короткими светлыми волосами. Она была дежурным врачом, именно ей на попечение передали царевича. На секунду задержавшись, чтобы открыть дверь, она неодобрительно глянула на меня. Наверное, я как-то не так сидела. А, ну да, еще и выглядела: на мне по-прежнему было чудом не порвавшееся короткое платье с поблекшими стразами и слипшимися перьями, вдобавок пахла я как рыба.
Уйти бы куда-нибудь, но куда? Все парни разом исчезли, в реанимацию без халата не пускали, этот город я совсем не знала. Вот и томилась на окне, жуя переживания и мечтая о ванне с пеной.
Переживания все еще подавляли мечты. В чем-то я хотела поклясться… Не брать в руки оружие? Я и не брала. Нож всего лишь отбила. Как же отвратительно он вонзился в ногу капитана, перерубив половину костей стопы!.. А как отвратительно хрустнули, ломаясь, кости носа того моряка, а черепа тех пиратов… Неужели все это делала я? Да я чудовище, однако, ничем не лучше младшей царевны. Был ли выбор? Может, был? Если бы я не впала в ярость при виде истерзанного мальчишечьего тела, от которого, к тому же, собирались отрезать голову…
Надо научиться контролировать свои чувства.
Что капитан говорил про бога-покровителя? Вроде, они выполняли его приказ, как островитяне выполняют «просьбы» Королевы. Но бог-покровитель жесток, и за предательство карает без пощады. Что за бог такой? Разве он сам не мог уронить, допустим, кирпич на голову царевича и мою, если мы ему вдруг помешали? Или, может быть, он с Королевой нами, словно в шахматы, играет?
Что за трансмутация, после которой «почти бог», обычный молодой человек, казалось бы, станет богом?
На этом этапе тяжелых рассуждений в голове образовалась пустота, а следующая возникшая в ней мысль была уже совершенно приземленной: я лишилась своей камеи. Вот ведь еще досада! Камею вырезал для меня из огромной раковины один рыбак, и хотя в той истории не было ничего романтического, она мне просто нравилась. Рыбак сказал, что перламутровый профиль — мой, но у него все профили получались одинаково — моя тамошняя подруга Розетта получила точно такой же.
От сквозняка приоткрылась незапертая женщиной-врачом дверь, и до меня стали доноситься обрывки разговора, напоминавшего обсуждение модного реалити-шоу:
— Знаем мы таких скромных, — говорил женский голос, — в тихом омуте черти водятся. Вот увидишь, эта будет крутить всеми парнями так, что шуба завернется. Ты заметил, как тот светленький на нее смотрел?
— Это ее брат… — устало отозвался голос Даниила Егоровича. Было заметно, что он слушает женщину только из вежливости.
— Еще не легче! Куда катится мир?
С минуту было тихо, потом женщина заговорила снова:
— А эффектно они появились… Такие серьезные, сильные, решительные…
В приемную вошли Алешка с Тимом.
— Не скучала?
Я помотала головой.
— Ну что ты такая мрачная? — с сочувствием спросил Тим.
— Видел бы ты, что там было, — не стала вдаваться в подробности я.
— Да уж, — согласился он. — Одно всплытие с такой глубины чего стоит. Но ты ведь не в обиде на Германа?
На Германа я еще как в обиде, но при чем тут он?
— А что Герман?
— Ну… — смешался Тим.
— Это «Тайна» подорвала лодку, — сказал Алешка. — Чем-то хитрым. Не знаю, в чем суть, но это оружие способно разрушать металлические конструкции какими-то колебаниями.
Слава богу! Хоть лодку не я развалила! Настроение подправилось.
Алешка дал мне большой полиэтиленовый пакет:
— Переоденься в это. Если не понравится, не убивай — выбирала Королева. И размеры она подсказывала.
— Надо же, Королева тут, — от удивления вслух сказала я, заглядывая в сумку. От Ее Величества, после ремня для Германа, можно было ожидать чего угодно, во всяком случае, ее чувства юмора хватило бы и на водолазный скафандр.
Однако в сумке сиреневело что-то шелковое, явно нежное и очень приятное.
— Конечно, тут! — усмехнулся Тим. — Кто ж без нее столько народу заморочит.
Он открыл дверь в отцовский кабинет и просунулся туда наполовину.
— Пап! Доброе утро, Вера Генриховна… Пап, можно, мы займем свободную палату? В которой душ работает? Спасибо!
Тим вылез обратно в приемную, а следом за ним вышел Даниил Егорович.
— Дайте хоть рассмотреть ваше чудо, — тем же усталым голосом, но выжимая улыбку, сказал он.
И почему-то остановился передо мной. Я слезла с подоконника и сделала книксен. Он улыбнулся радостнее.
— Значит, ты лечишь наложением рук?
От этого вопроса я привычно напряглась. Мне не раз уже его задавали — в каменных подвалах с решетками и пыточным инструментом на скамье, а еще в залах судов. На эту фразу у меня выработался условный рефлекс: сейчас начнут пытать, и я непроизвольно побледнела так, что мой испуг стал заметен.
Обняв меня за плечи, ответил Алешка:
— Да, она.
— Что-то не так? — тихо спросила я.
Врачи, вроде, не любят знахарей. Сейчас как выяснится, что залеченные мной раны гниют, кости срастаются неправильно или вообще не срастаются — тогда я больше не смогу лечить, а ведь это дело всей моей жизни, самое чудесное удовольствие…
— Нет, — слегка удивленно ответил Даниил Егорович. — А тебя когда-то ругали за это?
Алешка с Тимом придушенно фыркнули, но он этого не заметил. Я только кивнула.
— Это от зависти. И страха. Таких, как ты, в средневековье сжигали на кострах, потому что боялись их могущества. Этих двух мальчиков ты практически возродила.
Потом он плотно закрыл дверь своего кабинета, где еще находилась Вера Генриховна, и сказал:
— Ребята, ваши «казаки-разбойники» действительно опасны.
Парни окаменели. С упрямством в голосе Тим ответил:
— Мы так живем, пап. Иначе уже не сможем.
Даниил Егорович помолчал. В этот момент в дверях неслышно появился Капитан-Командор, и я увидела расфокусировавшимися глазами, как что-то воздушное, какая-то желто-безмятежная вуаль накрыла голову взрослого. Его лицо покинул трагизм, уступив место искренней гордости.
