— А мы не отсиживаемся, мы работаем, — ответил за всех Суматохин и по-свойски улыбнулся начальнику ЛИС, — нам бы спецовочку, Семен Иванович.
— Какую еще спецовочку?
— Нарукавники, чтоб локти не протирались, когда в домино дуемся.
— Юморист, — обронил Востриков и опустился на стул, — а мне от вашего юмора… — Он покрутил шеей, будто пытаясь вылезти из тесного воротничка. Сказал просительно: — Неужели среди вас не найдется ни одного смелого летчика, а? Вот, скажем, вы, Георгий Маркович…
Волобуев даже привстал от негодования:
— Я? Да я хоть сейчас!
Забросив в угол кий, он поднялся над маленьким Востриковым, как великан над карликом.
— Да мне одно только слово!..
Тут он взглянул на Аргунова и осекся.
— А как Андрей Николаевич?
— Сегодня Андрей Николаевич не может за вас решать, — поспешил успокоить его Востриков, — это дело добровольное. Сам он не хочет лететь, а другим запретить…
— Как это не хочет? — закипел Суматохин. — Не было еще такого случая, чтоб Аргунов не хотел летать! Нельзя? Это другой коленкор… И раз Аргунов говорит «нет», это и значит нет!
— А вы, Лев Сергеевич?
Своими маленькими острыми глазками Востриков ел Струева, молил его: «Ну не откажи! Я же верю в тебя! Верю!»
И Струев понял его, равнодушно пожал плечами:
— Мне-то что, была бы команда.
Обрадованный Востриков поднял телефонную трубку:
— Наташа, немедленно полетный лист Струеву!
— Так ведь погода…
— Вам нужно повторить приказание? — И, резко выпрямившись, Востриков вышел из зала.
За ним потянулись и остальные: Струев, руководитель полетов, оператор слепой посадки, планшетист. Остались только трое: Аргунов, Суматохин и Волобуев.
— Вот тебе и конституция с хреном, — подытожил Суматохин.
— Да пошел ты со своей конституцией! Смотри вон — дождь!
По стеклу забарабанили резкие капли. В одну минуту окно заволокло пеленой, помутнело.
Аргунов молчал. Лишь губы побелели от напряжения.
«Да, Востриков пошел ва-банк, — размышлял он, — и это впервые. Случались и раньше стычки — работа есть работа, — но чтобы так… Сколько аварий и катастроф произошло в авиации только из-за нарушения правил полетов! Верно говорят: наставление для летчиков написано кровью. Хорошо, если все хорошо кончится…»
Его мысли прервал грохот взревевшей турбины. Все бросились к окну.
По блестящей бетонированной полосе аэродрома, как глиссер по воде, несся взлетающий истребитель, а за ним катился белый клуб водяных брызг и пара. Едва оторвавшись, самолет тут же исчез за серой завесой дождя. Только оглушительный рев медленно затихал где-то в глубине небесной бездны.
— Ну и хвастун этот Струев! — произнес наконец Суматохин. — Захотел показать, дескать, кто я…
— Помолчи, — попросил его Аргунов, — сейчас нужно думать о том, как ему помочь.
Он в изнеможении опустился в низкое кресло.
А дождь, словно взбешенный дерзостью взлета, приударил еще сильнее. По бетонке, по земле, по белым самолетам били наотмашь косые струи. Люди, только что проводившие в полет машину, застигнутые врасплох, бежали прятаться кто куда. Стекла окон совсем залило, и уже нельзя было разобрать, что творится на улице. В зале наступил зловещий полумрак.
Никто не заметил, как тихонько, бочком, в дверь протиснулся Востриков и остановился позади испытателей, пытаясь разглядеть что-нибудь за окном.
— Ну что? — спросил он.
Аргунов обернулся, увидел за стекляшками очков его растерянные глаза, промолчал.
Молчал и Струев. В динамике, подвешенном у выхода, раздавалось только слабое потрескивание.
Востриков наклонился над селектором:
— Денисюк, почему молчит Струев?
— А вы хотите, чтобы он анекдоты рассказывал? — отозвался руководитель полетов Денисюк. — Так ему сейчас не до этого: пробивает облака!
— Запросите его! — повысил голос Востриков.
— Понял, — отозвался Денисюк, и в динамике раздалось: — 108-й, как слышите?
— Не мешайте! — прикрикнул Струев.
«Всем не сладко!» — подумал Аргунов. Он понимал, что в такие минуты нельзя мешать руководителю полетов, и все же спросил по селектору:
— Володя, на запасных аэродромах погода есть?
— Только на «Граните», но и там низкая облачность. Вот-вот грянет дождь.
С минуту Аргунов покусывал губы, принимал решение. Востриков с надеждой смотрел на своего заместителя.
— Может, вернуть его? — неуверенно спросил он.
— Куда возвращать? Чтобы угробить его здесь? — Аргунов снова склонился над селектором: — Володя, немедленно посылай Струева на запасной, пока и там не накрыло!
— Понял.
— 108-й, вам курс на «Гранит», — послышалось в динамике.
— Чего я там потерял, буду садиться дома!
Аргунов пожалел, что в руках у него нет микрофона, он бы сейчас сказал этому строптивцу!
— Я на СКП![2] — бросил он уже на ходу, выбегая из летного зала.
Вскоре в микрофоне раздался его едва сдерживаемый от гнева и возмущения голос:
— 108-й, почему разводите базар?! Немедленно садитесь куда вам приказано!
Через четверть часа позвонили, что на запасном аэродроме тоже начался ливень. Но к этому моменту самолет уже заруливал на стоянку «Гранита».
Андрей возвращался домой пешком. Хотелось побыть одному, подумать над тем, что же сегодня произошло. Впервые с ним, старшим летчиком-испытателем, не посчитались. Впервые… А ведь раньше к его слову прислушивались. И ведущий инженер по летным испытаниям, и начальник ЛИС, и даже директор завода Копытин. И, конечно же, летчики, для которых он был и командиром, и товарищем.
На заводе Аргунова уважали — прежде всего за его исследовательскую струнку. Когда он обнаруживал в испытательном полете дефекты, то не ограничивался лишь заполнением дефектной ведомости (я, мол, их обнаружил, а вы ищите дальше), а сам охотно подключался к выяснению их причин. Допоздна просиживал он вместе с инженерами, охотно вникал в лабиринты схем, искал, анализировал, сопоставлял и нередко подсказывал правильное решение.
Особые случаи в полете… Сколько было их у Аргунова за его летную жизнь! Ему же помнились лишь полные драматизма моменты: останавливался в воздухе двигатель, возникал на борту пожар, заклинивало рули… Эти случаи закаляли волю, вырабатывали выдержку, хладнокровие, а наряду с этим и осторожность. Но это не означало, что Аргунов заставлял себя летать «блинчиком». Летал он по-истребительски, с размахом, но не бесшабашно, как это зачастую делал, например, Струев. С машиной, особенно новой, надо всегда обращаться на «вы» — таково непреложное правило в авиации.
