этих квадратных метрах до появления новой жилицы. Это была хорошо известная всей округе пьяница и скандалистка Вера и её сожитель, как нетрудно догадаться, человек того же пошиба, имени которого никто из соседей так и не узнал. Эта сладкая парочка вела чрезвычайно буйную, разгульную жизнь, практически все свои неизвестно откуда бравшиеся доходы тратила на выпивку и закуску – с очевидным перевесом в пользу первой, – а свою квартиру превратила в самый настоящий притон для алкоголиков, бомжей и всевозможного сброда, разного рода мутных, подозрительных субъектов, чуть ли не ежедневно стекавшихся отовсюду по хорошо известному им адресу и приятно проводивших здесь время. Причём довольно часто приятное времяпрепровождение затягивалось далеко за полночь и заканчивалось весьма бурно – громким выяснением отношений, воплями, грохотом, рукоприкладством – и, как итог, приездом полиции и усмирением буянов. После этого обитатели весёлой квартиры на некоторое время затихали, уходили в подполье, пропадали из поля зрения, словно их и не было вовсе. Но ненадолго. Вскоре вспугнутые и разогнанные кто куда друзья-приятели возвращались и брались за старое. И жизнь на втором этаже снова била ключом, и всё продолжалось по-прежнему. И казалось, этому не будет конца.
Но вдруг совершенно неожиданно всё закончилось. В один прекрасный день Вера и её безымянный сожитель бесследно исчезли, сгинули, как в воду канули. А на освободившейся жилплощади водворилась неведомо откуда взявшаяся, никому не известная старушка с каменным, вечно хмурым, как будто чем-то недовольным лицом и острыми, пронзительными, казалось, видевшими всех насквозь глазами. На вопросы удивлённых, ничего не понимавших соседей она отвечала крайне скупо, не вдаваясь в детали и ограничившись самыми общими сведениями. Сказала, что зовут её Авдотьей Ефимовной, что ей что-то около восьмидесяти лет (сколько именно, она, мол, и сама точно не помнит), что приехала она из деревни по приглашению своей двоюродной племянницы Веры, так как в городе одинокой, беспомощной старухе ещё можно кое-как, худо-бедно прожить, а в деревне совсем уж невмоготу. Но как называется эта деревня и где она находится – об этом она не сочла нужным сообщить, видимо посчитав эти подробности излишними. Также, несмотря на долгие и настойчивые расспросы обуреваемых любопытством соседей, умолчала она и о том, куда так внезапно и таинственно пропала её племянница со своим благоверным, которых никто и никогда больше так и не увидел, как если бы они в буквальном смысле провалились сквозь землю.
Впрочем, жителей дома не слишком огорчило неожиданное исчезновение беспокойных обитателей весёлой квартиры. Напротив, скорее обрадовало и позволило им наконец вздохнуть с облегчением. В подъезде разом стало тихо и спокойно; прекратились ночные оргии, попойки, скандалы, драки; сюда перестали нырять различные тёмные личности с помятыми, испитыми физиономиями и блудливо бегающими глазами, ещё совсем недавно бывшие тут завсегдатаями и самыми дорогими гостями и чувствовавшие себя здесь как дома. Ещё ничего не ведая о происшедших переменах и по привычке постучавшись в знакомую дверь, они вместо прежней радушной, гостеприимной хозяйки увидели старую каргу с мрачным землисто-бледным лицом и недвижным, въедливым взором, от которого невольно делалось не по себе. И с присущей людям подобного сорта сообразительностью поняли, что праздник жизни на этой территории окончен и им ничего тут больше не светит. И понемногу забыли сюда дорогу.
Таким образом, жильцы в определённой мере были даже благодарны новой соседке за тишину, спокойствие и порядок, установившиеся в подъезде после убытия в неизвестном направлении её предшественников и прекращения посещений многочисленных шумных визитёров. Мало-помалу люди перестали интересоваться судьбой пропавших и стали понемногу забывать о них, точно их никогда здесь и не было. Так же слабо интересовались окружающие правами явившейся как будто из ниоткуда старушки на занятую ею жилплощадь, резонно полагая, что раз у соответствующих органов не возникло никаких вопросов к ней по этому поводу, значит, с правами на квартиру у неё, очевидно, всё в порядке, владеет она ею по закону и может распоряжаться ею как пожелает.
Таким образом, Авдотья Ефимовна благополучно и ко всеобщему удовлетворению (если не считать, конечно, жестоко разочарованных приятелей бывшей хозяйки) обосновалась на новом месте жительства и стала вести тихую, неприметную, размеренную жизнь, с виду ничем не отличавшуюся от жизни других пожилых обитательниц дома, с которыми она почти каждый вечер прогуливалась по двору или сидела на лавке возле подъезда, ведя длинные, нескончаемые старушечьи беседы на самые разнообразные темы.
Однако всё оказалось далеко не так благостно и гладко, как представлялось вначале, и вскоре во дворе при самом активном участии новой его жительницы произошли довольно странные и удивительные события, непосредственным или косвенным очевидцем которых был Миша. Но которые от этого не стали для него, так же как для Димона и прочих его друзей, более понятными и объяснимыми, вызывающими меньше вопросов и поддающимися разумному, логичному толкованию.
А началось всё с того, что у Авдотьи Ефимовны отчего-то не заладились взаимоотношения с молодёжью. То ли старухе, прожившей, по её словам, всю жизнь в деревне и привыкшей к тамошним тишине и покою, не понравились шум и суета, производившиеся городской детворой; то ли здешние дети показались ей чересчур наглыми, развязными, своевольными, слишком много себе позволяющими; то ли, наконец, это был обычный, традиционный конфликт поколений, неизменный, неизбежный и неразрешимый во все времена, – как бы то ни было, но вскоре после своего появления во дворе она вступила с местным молодым поколением в решительную, упорную, бескомпромиссную борьбу, борьбу не на жизнь, а в некоторых случаях в прямом смысле слова на смерть, борьбу, возможно, значительно сократившую её дни.
Но так как вступить в открытое противоборство со всей здешней молодёжью разом ей было явно не по силам, она для начала выбрала главным объектом для своих наскоков того, кто показался ей наиболее разнузданным, нахальным и зловредным. Таковым оказался Димон. Он-то и попал под раздачу в первую очередь. Прежде всего потому, что его сарай, посещавшийся им почти ежедневно, а иногда и по нескольку раз на дню, и бывший центром притяжения для его бесчисленных друзей и знакомых, находился буквально в шаге от старухиного подъезда, от лавочки, на которой она сидела, от тенистой аллеи, по которой она прогуливалась вечерами. Среды их обитания соприкасались вплотную, пути их постоянно пересекались, и они при всём желании никак не могли избежать встреч друг с другом.
Но Авдотья Ефимовна, казалось, и не пыталась избегать таких встреч; напротив, она как будто нарочно искала их, усиленно нагнетая при этом напряжённость и в открытую, не слишком стесняясь, провоцируя конфликты и ссоры. Едва завидев
