— А не известно вам, куда делись Купряшин и этот другой, как его?..
— Корочкин. Кличка Ляпа. Нет их сейчас здесь, и слава богу, иначе мы все сразу же почувствовали бы. После того случая, года через два, наверно, оба попались и с тех пор как в воду канули. Или срок отбывают, или просто не показываются здесь.
— Может, попробуем и сейчас начать с этой версии?
— Знаешь, Вячеслав Владимирович, — поморщился Шустов, — мы ведь совершим ту же ошибку, что и десять лет назад.
— Почему же? — удивился Вершинин.
— Тогда мы взяли за основу одну версию и работали практически только по ней. Сейчас мы с тобой тоже имеем одну версию, а уже говорим об этих двоих как об убийцах. Не рано ли?
— Видите ли, Федор Андреевич, — Вячеслав тщательно размял влажную сигарету и с трудом затянулся, — времени прошло много, и версия с Бедой самая реальная. По ней можно начинать работать сегодня же, материал есть. Другие у нас появятся, когда выясним, кто погибшая. А пока займемся вплотную Бедой и Ляпой.
— Сейчас-то они уже не мальчишки, а мужики лет по тридцать. Матерые стали, наверное, — вставил Шустов.
Его слова прервал стук в дверь. Вошел дежурный по райотделу:
— Товарищ майор, жена вас дожидается.
Федор Андреевич собрал со стола бумаги и сложил их в сейф. Они вышли на улицу. Шустов потер лоб, что-то вспоминая.
— Да, вот что. Кто-то из односельчан рассказал мне тогда, будто к Беде приезжала незнакомая девушка и ее видели с ним. Черт, отмахнулся я тогда от этих слов, — с досадой закончил он.
— Знакомьтесь, — Шустов указал на сидевшего в кресле рыжеватого мужчину лет тридцати.
— Капитан Вареников, — представился тот, вставая. Он энергично пожал Вершинину руку и улыбнулся. Крупные веснушки на его лице делали его улыбку еще привлекательнее.
— Мой друг и, можно сказать, ученик, — продолжал Шустов. — Сам окуневский, начинал у меня общественным помощником, потом в милицию пришел работать, сейчас в управлении, в уголовном розыске. Приехал по делу, о котором вчера разговор шел. Николай с нами его начинал. Энтузиаст вроде тебя, как услышал сегодня утром наши новости, загорелся, побежал разузнать кое-чего и, видишь, приехал.
Вячеслав с любопытством взглянул на Вареникова. Он понравился ему с первого взгляда. В энергичном рукопожатии, быстрых жестах и дружеской улыбке чувствовался человек дела. Именно в таком единомышленнике Вершинин и нуждался.
Капитан обратился к Вершинину, будто бы знал его сто лет:
— Мне Федор Андреевич как позвонил да рассказал о ваших находках — руки сразу зачесались. Первое мое крещение было. После него я твердо решил в милицию идти, настоящий интерес появился. Сколько с того времени воды утекло, и вот — на тебе, опять к тому же случаю возвращаюсь. Считайте меня вашим помощником. — Он вновь от души потряс руку Вячеславу.
— Каким уж там помощником, — смутился тот. — Просто вместе попытаемся найти преступника.
Вареников, словно не замечая смущения следователя, продолжал:
— Кое-что я могу рассказать уже сегодня, ну, во-первых, охарактеризовать наших возможных противников. Я их с детства знаю, росли, можно сказать, вместе. Начну с Беды. Человек он непростой. Еще лет с двенадцати норовил все чужими руками делать. Умел ребят вокруг себя сколотить, даже старших по возрасту. Побаивались его. Позже по его подсказке крали из дома деньги, дрались. Потом посадили его вместе с лучшим дружком — Ляпой. Отсидел полсрока. Вышел, вроде бы тихо стал жить, но я его смирению не верил. Беда скрытный страшно, да в колонии поднаторел. Ко времени событий на Прорве за ним ничего не значилось, подозрительными казались только частые отлучки в город. Возвращался оттуда навеселе, при деньгах. В селе тогда шушукались, убийство женщины ему приписывали, потом еще убийство путевого обходчика, фамилию его уже забыл. Я сегодня посмотрел архивные материалы на него. Около года Беда еще на свободе ходил, а потом попался. Грабежами они с Ляпой в городе занимались, причем довольно ловко. Вещи, которые они отнимали у своих жертв, как сквозь землю проваливались. Ничего обнаружить не удалось. Все-таки взяли его на рынке с золотыми вещами, да так и не установили, кому их нес. Сам Купряшин сбытом не занимался, а то бы давно сгорел, вероятно, был какой-то скупщик, его так и не выявили. Беда семь лет получил, вскоре бежал из колонии, ему еще два года добавили. Отсидел в общей сложности девять лет, должен скоро выйти. Корочкин же освободился больше года назад. Осел в городе. Устроился слесарем на станкозаводе. Кем он стал на самом деле, нам пока неизвестно. Приглядимся.
— Ну ладно, ребятки, — посмотрел на часы Шустов, — давайте теперь договоримся, с чего начинать, а то я спешу.
— Я для начала покопаюсь в заявлениях без вести пропавших за те годы, постараюсь в ближайшее время съездить в Москву, посмотрю картотеку там, — встал Вареников, — а вам, Федор Андреевич, надо связаться с Позднышевым — участковым из Окунева. Пусть поинтересуется, как там мать Беды поживает, получает ли от него письма.
— Ясно, товарищ начальник, так и будем действовать, — улыбнулся Шустов. — Кстати, ты не помнишь, кто из односельчан говорил, будто Беду видели незадолго до убийства с незнакомой девушкой?
Вареников задумался.
— Верно, был такой слух, — вспомнил он… — И мне. говорили об этом. Но кто? Ну конечно, — глаза его заблестели, — Голикова Анна Афанасьевне, секретарь сельсовета. На пенсии она сейчас.
— О! Вот с ней говорить можно без опаски, не проболтается. — И, махнув рукой, Шустов исчез.
Они остались вдвоем. Помолчали. Старались незаметно изучить друг друга.
— И все-таки я нутром чувствую, что мы на верном пути, — словно про себя сказал капитан и стал быстро расхаживать по маленькой комнате. — Беды это работа.
— Возможно, возможно, только доказать это будет трудно, — несколько охладил его пыл Вершинин. — Я вещи, например, которые были на убитой, пытался разыскать, так представьте себе, не нашел. Как у нас иногда говорят — утрачены. Платочек один носовой остался, в конверте при деле находился, и больше ничего. Допустим, удастся установить, кто она, а опознавать как?
— Да, но вещи ведь описаны в протоколах, — неуверенно произнес Вареников. — Платье коричневое вельветовое я, как сейчас, помню.
Слова Вершинина подействовали на него удручающе.
— Вот именно, помню. А кроме памяти, ничего нет. Я бы, кстати, попросил вас поинтересоваться, кто из проходивших с Бедой и Ляпой по последнему делу сейчас на свободе и чем занимаются.
