— Мы победим тебя, стихия, — кричал в рубке капитан, когда я туда поднялся. Второй штурман — урка заглядывал ему в лицо и мелко-мелко подобострастно кивал.
Ди-Ди сплюнул в сердцах:
— Пойду-ка я в каюту, может, удастся поспать чуток.
Через полтора часа судно начало потряхивать, ветер завыл голосом Йоси Кобзона. Ночь сгустилась, как кисель. Первый удар по морде пароход получил безо всякого предупреждения и обиженно затрясся.
Я в боевой раскраске уже сидел в машине. Громыхнула об палубу рабочая каска и укатилась куда-то под стол с документацией. «Итак, приступим!» — поклонился я безучастным механизмам. — «Вы уж не подведите, гады!»
Судно тряслось и силилось протащить свою тушу сквозь гигантские волны наперекор ветру, летящему навстречу со скоростью курьерского поезда. Получалось плохо, честно говоря. А полностью откровенно, совсем не получалось. Ближе к четырем утра я вскарабкался на мостик.
Старпом держал штурманский стол, навалившись на него огромным животом. На кончике носа сверкали, срываясь, капли пота. На столе, на карту района натекла уже целая лужа.
— Ты чего это стол держишь? — поинтересовался я.
— Это я сам держусь, — хмыкнул Ди-Ди.
Мастер — само спокойствие — танцевал гопака от одного борта рубки до другого. Хотелось подбодрить его аплодисментами.
— А кто же рулит? — спросил я.
— Авторулевой! — ответил старпом и перешел на английский. — Ну чего, капитан, как там наши? Побеждаем?
— Я одолею тебя, шторм! — взревел капитан и упрыгал куда-то вне зоны видимости и там, судя по звукам, завалил себя лоциями и справочными пособиями.
— Вот ведь старый козел! — восхитился Ди-Ди. — Знаешь, с какой скоростью мы мчимся к мечте?
Я попробовал прикинуть: обычно в нормальных условиях мы развивали по четырнадцать узлов.
— Ну, где-то три-четыре узла, не больше.
— Правильно, — потряс курчавой головой чиф. — Только со знаком минус. Через четыре дня боев окажемся на Северном полюсе.
— Феноменально! Мы просто запутаем все следы, чтоб неприятельские субмарины не смогли просчитать нашего маршрута, — сказал я и потянул себя по поручням в машинное отделение: звуки двигателя стали казаться мне подозрительными.
Следующий раз подняться на мостик я смог только через шесть с лишним часов. Для меня это время промелькнуло, как один миг — начались проблемы с топливными фильтрами. Вся дрянь, все осадки и отложения в топливных танках старательно взбились из-за хаотичного движения корпуса и без излишнего фанатизма стали забивать топливные фильтра перед двигателем. Тот, в свою очередь, не получая достаточного питания, начинал всхлипывать и захлебываться, предпринимая попытку остановиться. Это меня никоим образом не устраивало — кому охота лечь бортом на волну и, совершив красивый кульбит, уйти под воду со всем содержимым? Я метался, как тигр, раненный львами, менял фильтра и понимал, что запасов надолго не хватит.
Слава богу, наступили восемь утра — ко мне на помощь спустился второй механик Андрюха с уркой. Я не мог даже добраться до телефона. Стратегия была выработана в один миг. Урка уткнулся в чан с солярой, где и начал постоянный процесс промывки и продувки одноразовых топливных вставок. Под нашим надзором случилось чудо: одноразовая вещь после нехитрых манипуляций превращалась в многоразовую. Двигатель возмущенно задымил из трубы, но пугать нас остановкой перестал.
— Чего-то плохо выглядишь! — прокричал Андрюха, когда мы взлетели вместе с пароходом на невиданную высоту. Гребной винт до половины оголился из воды, не встречая сопротивления, попытался раскрутиться. Турбина возмущенно взвыла. Свет моргнул и погас. Судно встряхнулось и с каким-то стоном начало заваливаться на борт.
— Сейчас перевернемся! — проорал я второму механику и засмеялся.
— Точно! — засмеялся он в ответ.
Урка с безумными глазами шмыгнул на выход, разбрызгивая с мокрых рук капли солярки. До разворота парохода бортом к волне осталось около минуты. После этого очередной вал должен был передать всю кинетическую энергию океана нам в потенциальную. Интересно, успеет ли железная скорлупка сколько-нибудь нагреться, или в воде нулевой температуры это будет столь незаметно, что можно этим пренебречь?
Мысль такая пришла в голову, когда мы с Андреем прыгнули в сторону умиравшего дизель — генератора. Ту минуту морю мы не подарили. Вместе с пробудившейся тревожной сигнализацией вновь загорелся свет — запустился аварийный движок. Но для нас этого было мало. Нам было необходимо, чтоб работал винт и руль. Реанимация занемогшего механизма прошла настолько быстро, что потом мы сами себе удивлялись, будто всю жизнь только этим и занимались. Главный двигатель не успел полностью встать, как начал снова набирать обороты.
— Ты тоже немного зеленоват! — сказал я Андрюхе, и мы засмеялись.
Это был пик урагана. Ди-Ди потом рассказывал, что волны были такие, что с рубки приходилось задирать голову, чтоб увидеть их гребни. Когда нас начало заворачивать бортом к волне, мастер не выдержал и бросился к станции УКВ.
— Судно «Рейкьявик-Фосс» терпит бедствие в районе с координатами, — он назвал наше положение. — Просим помощи всем, кто слышит.
Старпом, борющийся с рулем, очень удивился, когда капитан заголосил о хелпе. Еще более удивительно ему стало, когда почти сразу же раздался ответ:
— Что же ты, мудак, полез в ураган? Согласовывай с компанией цену за услугу!
То ли так поглумился какой-нибудь хулиган скуки ради, то ли, действительно, канадский костгард — мы не узнаем никогда, потому что дальше судно начало вновь управляться, мастер бросил трубу УКВ и заголосил:
— Во имя господа нашего, спаси и сохрани. О, Боже мой!
Как ни странно, больше ничего смертельно опасного не произошло. Море еще почти двое суток бесновалось, но мы уверовались, что не погибнем. В каюту к себе я даже не заглядывал: там что-то скрипело, перекатывалось и отваливалось. С мостика открывалась жуткая картина: волны были, как горы, ветер срывал с них пену.
Нас унесло куда-то за Ньюфаундленд, почти опять же к Гренландии. Мы втроем, черные от грязи и усталости, постоянно мыли эти чертовы топливные фильтры. Каждый час кто-нибудь уходил в ЦПУ, где на это время терял сознание. Больше спать не получалось никому. Ответственность за дело, тело и душу не разрешала расслабляться.
Да и это часовое забытье с большой натяжкой можно было назвать отдыхом. Маленький диванчик, куда падало усталое тело, воспринимал все хаотичные движения судна. И хотя мы прикрепляли себя в горизонтальном положении всякими ремнями, распорками из старых курток, закрученных в узел, но все равно — удачный удар волны — и летишь на палубу или головой в переборку. Но, тем не менее, отключались. Во всяком случае, час поглощался какой-то мутью, выплывающей со дна сознания. И то — хорошо, хоть какая-то психологическая разгрузка.
