Мне, как самому уставшему, предоставили право быть первым. Сколько раз я слетал со своего гнезда — статистика умалчивает. Зато в остальное время от души развлек себя восстающими из моря плавниками. Я видел ужасные костяные гребни, режущие вокруг меня водную гладь, серпы касаток, нарезающие круги со мной в эпицентре, и самые страшные — те, что возникли однажды около нашей утлой лодки в Малайзии.
Вернулся я к парням не в лучшем состоянии, но сам прекрасно понимал, что отдых необходим, пусть даже в таком извращенном окружающей обстановкой качестве. Потом, позднее, плавники исчезли. Зато появилось то подлое ощущение автомобиля в заносе.
Машина внезапно на небольшой скорости перестает слушаться руля и катит сама по себе, куда ей заблагорассудится: в одинокий столб, в группу деревьев, на автобусную остановку. За те пару — тройку секунд, что отпущены тебе до ударного стопа, ты успеваешь давить на газ, чтоб передний привод машины вытащил тебя куда-нибудь в безопасность (например, в другую машину). Но куда там! Ты же не гонщик, не обучался экстремальному вождению! Удар — и посыпалось стекло. Гибэдэдэшники только разводят руками — дороги у нас такие. По четыре аварии в день. Сначала едут на «мясо», потом на «железо». Это в городе с десятью тысячами населением. Зимой, когда дороги принципиально не убираются. Спасибо тебе, чиновничья братва за заботу!
Да, вспомнится же такое, когда ничего вспоминать вообще не хочешь. Отключить бы голову, чтоб не думала, но не получается.
Самое большое желание — это покой. Заниматься по хозяйству на берегу реки Мегрега, топить баню, смотреть вечерами на огонь в камине, хлопнуть на сон грядущий пару стопок неотравленной водки, видеть всегда жену и детей. Да это не просто покой — это счастье!
А счастье нужно заслужить! Поэтому-то я и лежу сейчас на замызганном диване, пытаясь восстановить минимальную работоспособность. Я не просто лежу, а плачу за прошлое и будущее счастье. И только одна правильная мысль должна быть у меня в голове: дембель неизбежен! От всего остального надо отрешиться.
Шторм успокоился в одночасье. Бац — будто его и не было. Только статичные чучела чаек висят в воздухе, да зеленеющие, как поплавки, айсберги. Море — как зеркало. С опозданием на четверо суток мы добрались-таки до Бостона.
В каюту я зашел, слегка отоспавшись в ЦПУ, после того, как отправил парней мыться и отдыхать. Типа, вахту стоял.
Надежды мои оправдались, можно сказать, полностью. Подволок обрушился и висел на манер взорванного партизанами железнодорожного моста. Шумоизоляция, подозрительно смахивающая на заурядную стекловату, вырвалась на волю и частично кокетливо выглядывала из разлома. А частично, в веселое время качки прикинулась снегом, поэтому покрывала ровным слоем все предметы, доступные взору. Стулья в безумной драке переломали, нахрен, почти все свои ноги, поэтому были годны, разве что, растапливать буржуазные камины поздней осенью семнадцатого года. Телевизор, впрочем, изначально неработающий, вырвал ремни крепления и грудью прыгнул на поверженный шкаф и так застрял. В его кинескопе теперь навеки останется боевой шрам, пробитый стенкой злополучного шкафа.
В туалете, иначе говоря, в гальюне, тоже было нехорошо. Всю палубу устилали непонятные осколки, имеющие общее свойство. А именно, произошли они из чего-то фаянсового. Раковина сохранила привязанность к своему штатному месту. Унитаз заботливо укрывало большое банное полотенце, в мирное время висевшее над электрическим обогревателем на постоянной просушке. Я, как факир, сдернул эту накидку, предоставив на обозрение замершим зрителям острые зубья, сверкавшие в хищном оскале. Хороший фокус. Раньше это было уютным седалищем, на котором можно было со всеми удобствами почитать замечательные морские романы Бруссуева А. М. Проверить, кроется ли здесь подвох, можно было своим задом. Я доверился своим глазам и от экспериментов воздержался.
В довершении картины побоища не хватало лишь запаха разлитого пива. Но я уже имел некоторый опыт, как хранить пиво в стеклянной таре в условиях нестабильности. Помнится, меня очень удивило, как несколько недель назад, в общем-то, совсем заурядном шторме, бутылки вылетали из ящика, как снаряды из гаубицы, и взрывались прямо в воздухе, не успев удариться о палубу.
Теперь остатки моих пивных резервов покоились, взбалтываясь, в камбузном холодильнике. А личные вещи вместе с драгоценным лэптопом были надежно зафиксированы в небольшом ящике под кроватью.
Капитан вновь ходил героем, рассказывая лоцманам, агентам, костгарду и прочей шелупени, какой он герой. То, что мы потеряли двое суток, бессмысленно сжигая топливо, затопили весь нос судна, прекратив тем самым функционирование аварийного пожарного насоса и подруливающего устройства — это никому не рассказывалось.
Мастер собрал весь экипаж в салоне и торжественно сказал:
— Многие сомневались, сможем ли мы одолеть этот ураган. Однажды, даже меня посетила тень сомнения. Но теперь, когда все уже позади, я могу сказать: мы сделали это!
Урки подобострастно захлопали в ладоши, старпом поднялся с места:
— Капитан! Пойду я, пожалуй! Надо произвести кое-какие расчеты по балласту. Грузовые операции-то продолжаются.
И, не дожидаясь ответа, двинул на выход.
— Облобызайте его в обе щеки за меня, что он такой герой, — бросил он нам на ходу. — Медаль ему выдайте «Инвалид озоновой дыры Новой Зеландии».
Мастер откашлялся, было, и собрался продолжать. Но в это время в машине сработал аларм. Наш урка дернулся вниз, но Андрюха его опередил.
— Я проверю.
И кивнул мне:
— А от меня дай ему знак «Отличника подводного флота».
Капитан для приличия поулыбался, ни черта не поняв в русской речи. Урки боялись дышать, замерев на своих местах.
— Итак, дорогие мои друзья, продолжим. Позвольте мне от имени компании поблагодарить Вас за мужество и профессионализм, проявленные во время этого урагана. Я всегда знал, что на филиппинских моряков можно положиться!
Урки зааплодировали, улыбаясь друг другу. Я встал и вышел вон. Свой уход решил не комментировать.
Впрочем, чего уж греха таить, действительно нужно мужество, чтобы проваляться не один десяток часов в кроватях носимого незнамо, где, и незнамо, как, суденышка, прислушиваясь к алармам из машинного отделения. Я не испытывал обиды и разочарования: на благодарность капитана, а, тем более, компании, я не рассчитывал. Вот как бы оставшиеся полтора месяца контракта дожить!
Мы поужинали вечером в непривычном сидячем положении. Большую часть месяца приходится есть стоя, упершись спиной в переборку и расставив ноги шире плеч. Поэтому расслабленные под столом ноги создавали ощущение курорта. Пиво, многократно взбитое, устоялось до вполне приемлемой кондиции: из-под приоткрытой пробки раздавалось только зловещее шипение, но никак не свирепые струи. Вкусовые качества, наверно, изрядно пострадали, но мы не обращали внимания.
