Но если бы даже я получил от него прямой ответ, не знаю, поверил бы я ему или нет. Учитывая его незаурядные актерские способности, я вовсе не стал бы исключать возможность того, что он всю эту историю с находкой взрывателя выдумал от начала до конца, если бы не наблюдал с ужасом собственными глазами, как он планомерно выталкивал за край дороги несчастного метиса, тыча ему в лицо своим протезом, пока тот не свалился в ущелье. Я все никак не мог сложить о нем своего мнения, иногда относясь к нему как к какому-то гротескному театральному маньяку, а в другое время как к вполне приятному, хотя и слегка загадочному спутнику.
Когда я представлял себе Гомеса, подобной двоякости у меня не возникало. К тому времени, когда мы расспрашивали, как проехать в гасиенду «Лусинда», он перед моим внутренним взором уже принял облик абсолютного зла, такой же безобразно-монструозный, как горбун в «Нотр-Даме» Виктора Гюго, но без искупающего простодушия. Такое представление о нем складывалось у меня постепенно, в значительной мере в результате беседы с Родригесом в Мехико, а также от тех обрывочных сведений, которые мне иногда сообщал Уорд.
У подножья могильного холма с рядами погребальных ям, на жесткой траве луга у речки расположилась компания индейцев. Сам холм напоминал череп, скалящийся подобными черным сгнившим зубам углублениями. Уорд вылез из машины и подошел к индейцам. Они изрядно приложились к бутылке и, когда поднялись на ноги, покачивались. Мимо нас по дороге проехал грузовик. Его побитый кузов, украшенный яркими изображениями, был облеплен грязью. За ним на муле ехали двое индейцев. С их плеч свисали коричневые пончо. Соломенные шляпы, поддерживаемые кожаным ремешком под подбородком, прикрывали их головы.
— Прямо, — сказал Уорд, вернувшись на водительское место. — Через километр будет дорога налево с аркой на въезде.
Мы почти приехали, и мне было интересно посмотреть, как он себя поведет, встретившись лицом к лицу с Гомесом, что скажет ему. И Айрис Сандерби, действительно ли она с ним в гасиенде «Лусинда»?
Поравнявшись со сложенными из необожженного кирпича воротами, мы повернули и въехали под арку, на которой большими лепными буквами значилось «Г-да Лусинда». За ней шел длинный проезд с озером по одну сторону и ровным, усеянным цветами лугом по другую, с пасущимися на нем темными коровами.
— Он частично сицилиец и частично ирландец, — напомнил мне Уорд. — Не забывайте об этом. А отчасти еще бог знает каких кровей, — прибавил он ворчливо.
Его слова уточнили этнический штрих в сложившемся у меня в голове портрете этого человека. Ангел смерти. «Исчезнувшие». Убийца, сын аргентинского плейбоя и певицы из ночного клуба откуда-то из-под Катании. Господи! Что за чудовище я увижу?
Еще через несколько минут я уже пожимал его руку, совершенно ошеломленный физическим совершенством этого человека, его элегантностью, обаянием. Мужественность сквозила в каждом его движении. Он был подобен древнегреческому богу, за исключением черных волос и легкой горбинки носа, что придавало его открытому широкому лицу некоторое выражение хищности.
Он встретил нас во дворе своей гасиенды, одетый в белую рубаху, белые брюки и черные сапоги для верховой езды. В одной руке он держал кнут, в другой блокнот. Он не спросил, кто мы такие, лишь стоял, растерявшись от удивления, пока мы выбирались из нашей «тойоты». Похоже, он не знал, что сказать, а Уорд не спешил прийти ему на помощь. Потом он, задействовав свою очаровательную улыбку, пошел нам навстречу.
— Чем могу быть вам полезным?
Его английское произношение лишь слегка искажал акцент.
— Вы Марио Ангел Гомес? — бесстрастным официальным тоном спросил Уорд.
— Коннор-Гомес, да. Что вам угодно?
— Сеньора Сандерби.
Он на секунду замолчал, и я даже подумал, что он скажет, что ее тут нет.
— Вы хотите ее видеть?
— Нет, я приехал забрать ее.
— Вы приехали, чтобы ее забрать?
Он уставился на Уорда холодным взглядом своих темных, почти черных при солнечном свете глаз.
— Зачем?
Улыбка покинула его широкое лицо.
— Кто вы?
— Думаю, вы это уже знаете. Вы знали, кто мы, когда мы прилетели в Лиму, также и то, что мы из столицы выдвинулись на север по Панамериканскому шоссе.
— Так вы, значит, приехали с побережья? И как дорога?
Уорд рассказал ему о двух объездах перед Чилете и о необходимости ехать по старой дороге, что идет по склону ущелья. Он ничего не сказал о том, что на дороге позади нас был устроен завал, и о человеке, которого он согнал со скрытого туманом склона горы и скинул с дороги вниз в ущелье.
— Ваша фамилия Уорд, так?
— Айан Уорд, — кивнул он.
— И вы сюда приехали в связи с кораблем, если не ошибаюсь? Корабль для экспедиции. Это вы дали деньги на его приобретение?
— Вы прекрасно знаете, кто я.
Несколько секунд никто не нарушал молчания. Они стояли, меряя друг друга взглядами. Тишину прервал цокот копыт лошади, которую индеец вывел из конюшни в дальнем конце двора.
— А как вас зовут?
Гомес обернулся ко мне и, когда я представился, кивнул.
— Вы специалист по древесине, верно? Итак, весь экипаж корабля в сборе, за исключением норвежца. И, насколько я знаю, еще ожидается австралиец. Кроме того, нам нужен кок.
— Так вы, значит, согласны?
— С чем согласен?
— Стать штурманом.
Гомес не сразу ответил.
— Возможно.
— И вы, значит, точно знаете месторасположение судна, которое видел ее супруг? И сами его видели с воздуха?
На это он ничего не ответил, а сам задал вопрос:
— Как вы узнали, где я нахожусь?
— Послушайте, приятель, вопросы задаю я. А вы мне просто отвечайте: вы видели тот деревянный корабль там во льдах или нет?
— А я задал вам вопрос, мистер Уорд, — сказал он с нарочитой вежливостью, — откуда вы узнали, где меня можно найти?
Воцарилось молчание, пока они глядели друг другу в глаза в безмолвной схватке двух характеров. К моему удивлению, первым отступил Уорд.
— От Родригеса, — ответил он.
— Ах да, — сказал Гомес, замявшись. — Вы с ним встречались, надо полагать.
— Да, в Мехико. Я уверен, он вам об этом сообщил по телефону.
— И вы, я так понимаю, прочли его книгу?
— Конечно.
Снова молчание. Индеец с лошадью стал за спиной у Гомеса.
— Там много неточностей, — пожал он плечами. — Но чего еще можно ждать от человека вроде Родригеса. Печально, что кому-то приходится зарабатывать на жизнь, копаясь в грязи народных бедствий.
