— Щас, — так же мысленно ответив ему, я запустил руку в патронную суму, и, нашарив в ней патроны, стал доставать их по одному, и кормить ненасытное нутро карабина.
Всадники, увидев, что копейщики несут слишком тяжёлые потери и отступают, готовясь убежать под прикрытия дувала и стрелков, кинулись в бой, выхватив сабли, и расталкивая верблюдами своих воинов.
Вскинув винтовку к плечу, и ещё ближе подобравшись к месту боя, я прицелился в первого из всадников, и, выждав, когда он отвлечется, пытаясь срубить голову одному из негров, выстрелил в него. Выстрел оказался удачным, и тот, завалившись назад, сполз по крупу животного на землю.
Второй, убитый мною всадник, сразу свалился наземь, где был затоптан сражающимися. Третий, упал, сначала вперёд, навалившись на удерживавший его первый горб верблюда, а потом, упал и с него, запутавшись ногой в стремени. Четвёртый, был всего лишь ранен. Схватившись за плечо, он крикнул что-то троице, следовавших за ним всадников, показывая на меня.
Дёрнув поводьями, вся троица, раскидав дерущихся перед ними, и, не разбирая пути, рванула ко мне, обнажив сабли. Свесившись справа и слева, приготовясь бить саблей на скаку, они через десяток секунд были уже передо мной, мешая друг другу.
Оставив винчестер, я выхватил саблю, и мгновенно встретил ею сильный удар сверху, одного из всадников. Сабля выдержала, спружинив, и издав сильный металлический вой. Удар следующего всадника, скачущего параллельно первому, я пропустил, успев только упасть на землю. Чиркнув кончиком по моей шее и спине, сабля глубоко рассекла мою кожу, располосовав её почти до поясницы, и кровь полилась сквозь рассечение.
Двинув мышцами спины, я понял, что рана болезненная, но не опасная, значит и нечего переживать. Зарастёт, как на собаке.
Третий всадник, не смог включиться в адскую карусель. Просто не подумал, что я смогу отбиться от двоих. Все трое, проскочив меня на полном ходу, теперь останавливали своих верблюдов, пытаясь быстро развернуться, чтобы довершить, так неудачно, ими начатое.
Но, что-то мне расхотелось участвовать в их невинных развлечениях. Моя сабля показала свою нежизнеспособность, в борьбе с всадниками с земли. Но, ведь ещё не сказал своего слова товарищ Маузер, к, сожалению, которого ещё не производили. Выживу, обязательно закажу себе, у фон Штуббе.
— Комиссар Мамба с пистолетом Маузера. А… Звучит?
Тогда, скажет своё слово сводный брат револьвера полковника Кольта, шестизарядный револьвер Вайтли. Недаром, америкосы придумали пословицу. «Бог создал людей разными, а полковник Кольт их всех уравнял!» К слову, Сэмюэль Кольт, никогда не был полковником, и, даже не служил, а вот, поди ж ты.
Вытащив револьвер, висевший на поясе, я произвёл четыре прицельных выстрела всадникам в спины. Одного пришлось просто добивать, чтобы не орал так громко, а то всех детей разбудит в городе. Обернувшись, после своей короткой индивидуальной схватки, я услышал долгожданные выстрелы, со стороны города. И были они не со стен города, а изнутри его. Сотня Ярого выполнила свою задачу.
Яростная пальба по внутренней стенке дувала возвестила, что бой мною выигран. Бросая оружие, оставшиеся в живых копейщики, бросились бежать. Обгоняя их, мчалась выжившая пятёрка всадников, остальные нещадно избивались. Особенно, досталось дувальным стрелкам, которые обстреливали нападавших, из них не выжил никто, разорвали всех.
Разъярённая толпа моих воинов, устремилась в город через неширокие ворота, перелезая через дувал, грабя, насилуя и убивая. Я, конечно, накануне провёл воспитательную беседу, о вреде беспорядочных половых связей с незнакомыми женщинами, и о плохой карме, которая настигает любого, у кого были руки по локоть в крови, но…. не очень-то и верил, что меня поняли.
Все, с абсолютно серьёзным, насупленным видом внимали мне, при этом невольно бросая взгляд на мои руки, которыми я размахивал перед их лицами, с жаром рассказывая, как нельзя поступать, ни в коем случае. Потом их взгляд переносился на мой скромный бунчук, свисающий с копья, и сейчас закрытый кожаным чехлом, чтобы змейки не запылились, потом на мои шорты, и снова на лицо.
В общем, я надеялся, что они меня поняли. Но, сейчас, видя, с какой яростью, понеся большие потери, они побежали в город, визжа от ненависти, и, в предвкушении расправ, а также, ещё, более гадких, развлечений, я вынужден был признать, что я дрянной психолог, и, ещё более плохой воспитатель, да, и как личный пример, тоже не совсем…
Тяжёло вздохнув, я пошёл к валявшемуся на земле раненому всаднику, чтобы допросить его.
— Аллах Акбар!
Собеседник захлебнулся гневной речью, в немом изумлении уставившись на меня.
— Что, сволочь, не понимаешь по-арабски. Я говорю: «Аллаху Акбар!»
Путая слова арабской речи, диалекта фур, и нубийского, он начал мне тараторить, то гневно, то просительно, то жалобно. Понимая с третьего на десятое, я разобрал, что он обвиняет меня в вероломстве, потом просит отпустить, и даже хочет, чтобы я принял их веру, и перешёл на их сторону.
Ага, щаззз. У меня может быть только одна сторона, и это — моя сторона. А вера, вера, это то, что, вроде, как есть, а глянешь, вроде, уже и нет. Ну, если ты, конечно, не фанатик.
— Ладно… мужик, давай с тобой договариваться. Ты всё равно умрёшь…
— Так вот, если ответишь на мои вопросы, то умрёшь с горячей пулей в своём, не менее горячем, сердце, если же нет — то… «Видишь вон то дерево», — показал я ему на отдельно стоящий инжир, росший недалеко от дувала.
Тот быстро закивал головой.
— Ну, так вот, я повешу тебя на нём. Да, и не вниз головой, не обольщайся. За шею удавлю…. понял?
Взглянув в мои глаза, он всё понял, и его глаза резко потускнели, а сам он стал бормотать вслух религиозный бред, пытаясь стать мучеником. Нет, мне такой коленкор нужен не был, извини, …брат. Достав бутылочку с ядом, я популярно объяснил ему, что сейчас его подлечу, парализую, а потом скормлю живого, диким зверям, если он откажется мне отвечать. Это его проняло, и он стал отвечать на мои вопросы.
— Ты кто?
— Младший визирь Аль-Максума.
— Оооо, так ты Аль-Максума знаешь.
— ?!!!
— ОН мой кровник.
— !!!
— Ага, где он сейчас? В городе?
— Нет, его вызвал махди Абдаллах, в Хартум, вместе с войском.
— Вот же, б… Ну как так….? Как? Сука… бл… гадство.
Я продолжал материться, ещё минут пятнадцать, а визирь со страхом смотрел на, беснующегося в ярости, с пеной на губах, чёрного дикаря. Закончив материться и беситься, я посмотрел на младшего визиря недобрым взглядом, достал револьвер, отщёлкнул барабан, вынул из него четыре пустые гильзы.
Задумчиво посмотрел на оставшиеся два патрона, потом на визиря. Снова на револьвер. Достал недостающие патроны, заполнив ими пустующие каморы револьвера. Закрыл барабан, задумчиво раскрутил его несколько раз.
Ладно, нечего тратить патроны. На тебя, сволочь, даже пули жалко. Но, я ведь обещал. Эх, что не сделаешь ради того, чтобы оказаться честным, хотя бы перед самим собой.
Убрав револьвер обратно за пояс, достал кинжал, и без замаха, коротко ударил в грудь визиря, попав прямо в сердце. Визирь дернулся у меня в руках, и умер. Его глаза остекленели. Уважая мёртвого, я прикрыл его веки ладонью, закрыв неживые глаза, и, развернувшись, пошёл в Ньялу, откуда слышались дикие крики убиваемых людей, и насилуемых женщин.
«Лес рубят, щепки летят», — невесело усмехнулся я про себя, мимоходом подбирая наиболее интересные трофеи и оружие. Но, пора уже прекратить, весь это беспредел.
Быстро дойдя до группы, первых попавшихся на моём пути воинов, я приказал им прекращать это гадство, и найти мне Ярого, и пошёл дальше, останавливая и избивая любого, кто не подчинялся моим приказам.
Через десять минут, явился Ярый, доложив о выполненном задании, и получив новое, на прекращение бесчинств, убежал его выполнять, а я, прихватив десяток воинов, отправился искать дом Аль-Максума, чтобы вернуть хотя бы часть долга.
