половина Северного флота ходит, и они менее, чем за капитана третьего ранга (по-сухопутному, майора) замуж не выйдут.
В береговых командах тоже много женщин – в компьютерных отделах, штурманских центрах, в службе тыла и так далее. Кто знает, может быть, наступит время, когда женщины будут служить на кораблях офицерами и мичманами, вполне возможно, что и командирами, и адмиралами, возглавляющими морские операции.
Впрочем, в это Михальчук не верил. А с другой стороны, прибыла же из вышестоящей организации капитан-лейтенант Самойлова, она, конечно, ниже его по званию, но это совершенно ничего не значит.
В Москве звания, как рубль к рублю, идут быстро – только погоны под звездочки подставляй. В сухопутных войсках, кстати, женщины-генералы появились, почему бы им не появиться в погранвойсках?
Словом, все течет, все изменяется. У американцев женщины даже в спецназе служат…
Хоть и обменялись штурман с гостьей всего несколькими словами, да несколькими взглядами, а короткое общение это сказало им обоим много – и ей и ему.
Корнешов почувствовал, как у него что-то стискивает горло, обжим сильный, он даже не может преодолеть себя и произнести что-нибудь путное, – впрочем, жалкие слова удивления, которые он собирался произнести, совсем не стоили того, чтобы быть произнесенными. Ирина тоже не могла справиться с собой.
Перед командировкой она на всякий случай затребовала список экипажа «Трои» и попросила, чтобы ей дали характеристику на членов команды. Это было сделано. Насколько она помнит, фамилии Корнешова там не было. Вполне возможно, что он прикомандирован к кораблю временно. Как и она.
Если бы она нашла в списке Корнешова, то неведомо, какие бы мысли пришли к ней в голову, вдруг она под горячую руку вздумала бы отказаться от поездки, и тогда не было бы этой встречи, – все могло случиться.
Но произошло то, что произошло…
Пришлось Михалычу стряпать второй обед, такой же изысканный, как и первый, Михальчук назвал его праздничным, но кок воспротивился этому: нет, мол, и нет…
Иногда Михалыч делался очень упрямым, он вообще считал себя на корабле выше командира, – ну, если не выше командира, то выше старпома точно.
– Почему нет? – удивился Михальчук.
– Для этого обеда нужно найти более высокие слова.
– Какие?
– Я подумаю. – И подумал – все-таки кок умел делать не только котлеты, которые команда проглатывала вместе с вилками, и заливную зубатку со сложным соусом из хрена и томатов, – он умел и преклоняться перед поэзией. – Это будет обед, посвященный красоте женщины, – произнес кок голосом выспренным и значительным, с нотками торжества.
– Хрен с тобой, Михалыч, пусть будет так, – утвердил поэтические искания кока командир. – Хочешь, могу даже на бумажке свою подпись поставить?
– Не надо, – гордо произнес Михалыч.
Покорила капитан-лейтенант Самойлова своей внешностью Михалыча. Тут кок вспомнил, что русские женщины во всем мире считаются признанными красавицами, кто бы чего ни говорил, а лучше их на свете женщин нет.
Михалыч хотел даже принарядиться в парадную форму и награды прицепить – медали, присужденные ему на различных конкурсах знатными едоками, но засмущался: а вдруг командиры поймут его не так? И тем более, не так поймет команда?
А команда, собранная в кучу, – это явление пострашнее грома с молниями, языки у нее будут подлиннее, чем буксировочные тросы, на которых по морю тягают баржи и заглохшие суда; ярлыки могут такие подвесить, что никакие ножницы не смогут срезать их.
Метеорологи в предупреждении не ошиблись – «Трою» начало бить сильнее, а море стало наполняться свистящим ревом, шипением, будто с морского дна на поверхность решили подняться драконы и позабавиться над людьми.
Барашки иллюминаторов были завинчены до отказа – ни драконам, ни чертям морским забраться в кают-компанию не дано.
Корнешов во время обеда молчал, лишь иногда поглядывал на Ирину, да неохотно опускал в тарелку ложку… Ну будто бы знаменитая Михалычева уха ему совсем не нравилась.
В горле его словно бы какая-то затычка сидела, мешала не то, чтобы есть или говорить – даже дышать мешала. Ирина говорила мало. Заливался, занимал стол различными байками лишь Ксан-Ваныч – старпом. Это он умел делать, как никто.
В борт «Трои» всадилось что-то тяжелое, корабль колыхнулся. Командир выразительно глянул на старпома:
– Ксан-Ваныч!
Тот вскинул ладонь к виску, второй ладонью прикрыл себе темя – отдавать честь с непокрытой головой не положено.
– Й-йесть! – действительно, вдруг к ним в борт въехала подводная лодка?
Старпом проворно выметнулся из кают-компании.
Вернулся скоро. Доложил командиру:
– Волна уже выше сельсовета, Игорь Валерьевич.
– Хорошее сравнение… Значит, шторм нарастает.
Михалыч подал на стол фирменное второе – рыбу в подкопченном венгерском беконе. На горячих ветчинных ломтиках лопались пузырьки масла, но командир остановил его:
– Михалыч, пусть это искусство осваивают официанты из ресторана «Бристоль», а мы люди простые, – Михальчук перехватил у кока широкие щипцы, положил пару свернутых конвертом, чтобы не вытекал сок, кусков на тарелку Ирине, положил себе и передал щипцы старпому: – Действуй, Ксан-Ваныч!
Принцип старшинства во время обеда соблюдался так же строго, как и во время какой-нибудь погони за нарушителем государственной границы или схватки с неприятелем, где все команды исходят только от старшего на корабле, все остальные распоряжения – это команды подчиненных людей.
Ирина поймала на себе взгляд Корнешова – внимательный, долгий, а в общем-то очень знакомый, она еще не забыла этот взгляд… При мысли о прошлом у нее невольно защемило сердце. Отметила невольно: это взгляд надежного человека.
Подумала и о том, что такой взгляд может быть сигналом к примирению. Словно бы почувствовав что-то, Корнешов отвел глаза в сторону. На щеках у него вздулись и тут же опали желваки.
Так всегда бывало у Корнешова, когда он начинал волноваться. Заволновался он и сейчас. Но по какой причине? Что вывело его из ровного состояния?..
Самым разговорчивым за столом обычно бывал старпом: Ксан-Ваныча хлебом не корми, дай только о чем-нибудь поговорить.
Темы для разговора могли быть самые разные, да он их, собственно, и не выбирал: мог прочитать целую лекцию о том, как из оленьих рогов сварить компот, а из селедочных хвостов – земляничный джем, местный камень, именуемый «лопарской кровью», превращать в золото девяносто шестой пробы, из китовых зубов вырезать затейливые фигурки и выдавать их за дорогие изделия из слоновой кости, из огурцов гнать самогон, а обломок ножа превращать в целый нож – словом, разговорных тем, где бы Ксан-Ваныч не плавал, как рыба в воде, не существовало.
– Ирина Александровна, позвольте полюбопытствовать, тема вашего задания – открытая или закрытая?
– Старпом, ай-ай-ай, – попробовал осадить Ксан-Ваныча Михальчук, но старпом сделал вид, что не услышал командира.
– Ничего закрытого, – улыбнувшись едва приметно, произнесла гостья, – я занимаюсь сохранением биоресурсов…
– Ну, этим занимается вся пограничная служба России.
– Пограничная служба России занимается кое-чем еще, товарищ капитан третьего ранга, а я – только сохранением биоресурсов.
– Значит, тресочкой интересуетесь, Ирина Александровна?
– Никак нет! Крабами, с вашего позволения.
– А треска уже
