— Это все, что мы можем сделать. Теперь на шхуну, — сказал он, — а завтра вечером я добуду Годдедааля, не будь я Пинкертон.
— Как же вы устроились? — спросил я.
— Вы это увидите раньше, чем ляжете спать, — сказал Пинкертон. — А теперь, после всех наших метаний взад и вперед, после отельного клерка и этого клопа Беллэрса будет развлечением и утешением повидать шхуну. Там-то, я думаю, дело кипит.
Однако на пристани мы не заметили никаких признаков суеты, а на «Норе Крейна» никаких признаков жизни, кроме дыма из кухни. Пинкертон, побледнев и стиснув зубы, вскочил на судно.
— Где капитан этого?.. — он не окончил фразы, очевидно, не находя достаточно подходящего эпитета для выражения своих мыслей.
Неизвестно было, к кому или к чему он обращался, однако из дверей кухни высунулась чья-то голова, вероятно, кока.
— В каюте, за обедом, — произнес он лениво, жуя что-то.
— Выгружен груз?
— Нет.
— Ничего не выгружено?
— Кое-что. Завтра, я думаю, пойдет поживее.
— Я думаю, что сначала что-нибудь будет сломано, — сказал Пинкертон и направился в каюту.
Тут мы нашли жирного, смуглого и спокойного человека, важно восседавшего за обильным, по-видимому, обедом. Он взглянул на нас; и когда Пинкертон, не снимая шляпы, остановился перед ним, молча глядя ему в лицо, скрестив руки и сжав губы, смешанное выражение удивления и досады появилось на его благодушной физиономии.
— Ну! — сказал Джим. — Так вот что значит по-вашему приняться за дело?
— Кто вы такой? — крикнул капитан.
— Я? Я — Пинкертон! — ответил Джим, как будто это имя было талисманом.
— Вы не слишком вежливы, кто бы вы ни были, — последовал ответ.
Однако известный эффект был произведен, так как капитан встал и прибавил поспешно:
— Надо же человеку пообедать, мистер Пинкертон.
— Где ваш штурман? — буркнул Джим.
— В городе, — сказал капитан.
— В городе! — проскрежетал Пинкертон. — Ну, я вам скажу, кто вы такой. Вы мошенник, и если бы я не боялся запачкать свои сапоги, я вышвырнул бы вас с вашим обедом за борт.
— А я вам тоже скажу кое-что, — возразил капитан, побагровев. — Я не поплыву на этом судне, хотя бы вы меня просили на коленях. До сих пор я имел дело с джентльменами.
— Я могу вам назвать имена многих джентльменов, с которыми вы не будете больше иметь дела, это все клиенты Лонггерста, — сказал Джим. — Уж я вам устрою это, дружок. Убирайтесь отсюда немедленно со всеми вашими потрохами и забирайте с собой вашу сволочь. Я сегодня же найду капитана и матросов.
— Я уйду, когда мне будет угодно, именно завтра утром, — крикнул капитан нам вдогонку, когда мы выходили из каюты.
— Какая-то пружина сегодня испортилась в мире, все идет вверх дном! — плакался Пинкертон. — Беллэрс, потом отельный клерк, а теперь этот мошенник. Где мне добыть капитана, Лоудон? Лонггерст уже час тому назад ушел домой, и все ребята разбрелись.
— Я знаю где, — сказал я, — садитесь!
Затем я спросил извозчика:
— Вы знаете гостиницу Черного Тома?
Туда мы и направились, прошли через бар и нашли (как я и надеялся) Джонсона, предающегося клубным развлечениям. Стол был отодвинут к стене; один тихоокеанский торговец играл на губной гармонике в углу, а посреди комнаты Джонсон и его приятель-моряк, облапив друг друга, тяжеловесно выплясывали какой-то танец. Комната была холодная и тесная; газовый рожок, постоянно грозивший головам танцоров, скудно освещал ее, гармоника пищала и фальшивила, а лица зрителей были важны, точно в церкви. Неделикатно было бы, конечно, прерывать это торжественное увеселение, и потому мы бочком пробрались к стульям, как запоздалые посетители концерта, и терпеливо дожидались антракта. Наконец музыкант, задохнувшись, внезапно остановился. С прекращением музыки танцоры тоже остановились, немного потоптались на месте, все еще облапив друг друга, затем расцепились и оглянулись на публику в ожидании аплодисментов.
— Славно сплясали! — сказал один из зрителей, но, по-видимому, похвала показалась недостаточной исполнителям, так как (забывая пословицу) они принялись хвалить себя сами.
— Да, — сказал Джонсон, — я, может быть, плохой моряк, но умею танцевать.
А его приятель с почти трогательным убеждением прибавил:
— Моя нога легка, как перышко.
Вы можете быть уверены, что я не упустил случая прибавить несколько похвальных слов, прежде чем обратился к Джонсону, а затем, умаслив его таким способом, сообщил ему, что считал нужным, о нашем положении и просил, если он не возьмется сам, найти нам подходящего капитана.
— Я! — воскликнул он. — Я не могу взяться за это дело, скорей отправлюсь в ад.
— Но ведь вы, кажется, были штурманом? — сказал я.
— Ну да, был штурманом, — проворчал Джонсон, — но это не причина оставлять меня с каждым судном. Но вот что я вам скажу; я, кажется, могу заполучить для вас Арти Нэрса. Вы знаете Арти? Моряк первого сорта и молодец.
Он объяснил мне, что мистер Нэрс, которому обещано судно через шесть месяцев, когда все уладится, живет очень уединенно и будет рад переменить климат.
Я позвал Пинкертона и сообщил это ему.
— Нэрс! — воскликнул он. — Да я был бы радешенек даже тому, кто только носит штаны Нэрса! Да, Лоудон, это самый лихой штурман в Сан-Франциско!
Это искреннее одобрение скрепило предложение; Джонсон согласился добыть Нэрса до шести утра, а Черный Том, приглашенный на совещание, обещал нам доставить к тому же часу четверых молодцов, и притом трезвых (что показалось нам излишней роскошью).
Улицы были освещены, когда мы вышли от Черного Тома: улица за улицей сверкали газом или электричеством, взбирались светлыми полосами на крутые склоны холма в нависшую над городом тьму, а с другой стороны, где дрожали невидимые воды залива, сотни фонарей отмечали место стоянки сотни судов. Морской туман поднимался высоко к небу, и на уровне человеческой жизни и деятельности было ясно и свежо. По молчаливому соглашению мы отпустили извозчика и пошли рука об руку обедать в «Пудель».
На ближайшем углу я заметил расклейщика афиш: время было уже позднее для этого занятия, и я остановил Пинкертона, чтобы прочесть афишу. Вот что я прочел:
ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ НАГРАДЫ
Служащие и матросы
РАЗБИВШЕГОСЯ БРИГА «ЛЕТУЧЕЕ ОБЛАЧКО»
которые обратятся,
лично или письменно,
в контору Джэмса Пинкертона, Монтана-Блок,
до полудня завтра, во вторник, двенадцатого
получат
ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ НАГРАДЫ
— Это ваша идея, Пинкертон? — воскликнул я.
