К концу февраля, когда отгремели зимние праздники, население стало готовиться к весне: плотники ремонтировали небольшие ладьи, готовя их к весенней торговле, поправляли ограду, состоявшую из множества заострённых палок, подпирая её камнями и заделывая зазоры, кузнецы ковали оружие и плавили серебро для различных украшений, женщины, собираясь группами, расписывали красками кухонную утварь и покрывали цветной эмалью бусы.
Вика полюбила послеобеденные прогулки к морю, где вдоль каменистого берега тянулась полоса замёрзшей воды под пасмурным бледным небом. В результате сильных ветров, несколько дней терзавших побережье, лёд потрескался, местами образовались разломы, а нагромождения льда в сочетании со скалами образовывали причудливые формы. Вдалеке виднелась иссиня-чёрная вода, неукротимо бьющаяся об лёд, являя собой контраст с белыми берегами и хмурым небом с седыми тучами.
В один из таких дней, сидя на поваленном дереве, Вика почувствовала чужое присутствие рядом. Она уже было решила, что это Анна, и воспрянула духом, однако это оказался местный паренёк — Борислав, нашедший свой предмет симпатий сидящей на берегу моря в одиночестве.
Для Борислава Вика казалась неземным существом: светловолосая девушка с кудрявыми длинными волосами, на солнце отливавшими медью, а в пасмурную погоду и вовсе становившиеся как серебро, имела большие печальные глаза, в которых словно светилась тоска, придавая лицу девушки иной раз поистине мученическое выражение, когда брови сходились вместе, выдавая невесёлые мысли. Когда деревенский народ гулял, пел и веселился, она, как правило, молчаливо стояла чуть поодаль, задумчиво глядя на пламя костров, иногда её взгляд устремлялся в небо, словно она испрашивала волю богов. В дни, когда совершались жертвоприношения и поселяне закалывали козу или барана, девушка и вовсе не показывалась, предпочитая тишину дома и одиночество. В моменты трапезы, когда на праздники селяне собирались вместе, он замечал, как девушка пила из чаши, держала ложку и нож, подносила полотенце к губам — все манеры выдавали в ней знатную даму, но никак не типичную жительницу посёлка или хутора. Примечал он и осанку девушки, её плавные движения, неторопливую речь, и всё гадал о тех краях, откуда гостья прибыла к ним, тем более одна, не имея сопровождающего, лошадей и вещей с собой. Борислав пытался расспрашивать Сунильду о её новой подруге, но женщина пожимала плечами и лишь отмахивалась от его назойливых вопросов, предлагая ему самому поинтересоваться у девушки, которая, как заметила Сунильда, ни с кем не заводила знакомства, а от ухаживаний молодых неженатых мужчин деревни попросту пряталась в доме, отказываясь с кем-либо видеться и встречаться.
Подойдя ближе, Борислав застал Вику в типичном для неё состоянии — отрешённое выражение лица, глубокая складка пролегла между тёмными округлыми бровями, губы были сжаты в тонкую линию, а взгляд устремлён на чернеющее вдалеке неспокойное зимнее море. Он смотрел на неё во все глаза. Как же она ему нравилась, как же всё-таки она отличалась от других поселянок! Даже серое домотканое платье и меховая шуба не придавали ей вид простой деревенской жительницы и Борислав представлял, какова же она будет, если нарядить её в привезённые им весной шелка и парчу, распустить по плечам девушки медового цвета кудри и украсить её белую шею нитками разноцветных стеклянных бус, какие бы он подарил ей, обрати она на него хоть малейшее внимание…
— Мы сегодня пироги печём, всех в гости зовём, байки говорим, да сказаньями потчуем, — обратился он к ней, присаживаясь на другой край поваленного дерева. — Хочешь отведать пирогов наших?
— Нет, спасибо, мне пока не хочется, — Вика чуть заметно улыбнулась и снова уставилась на тёмную полосу воды вдоль горизонта.
— А ты можешь ответить, почему ты такая печальная всё время? Не нравится тебе у нас? — напрямую спросил парень, испытующе глядя на ней.
Вика повернула голову в его сторону и встретилась взглядом с тёмными глазами Борислава, которые наполовину скрывала русая чёлка. Под меховым плащом виднелся вышитый красной нитью округлый вырез полотняной белой рубахи, а порозовевшие от холода руки мяли расшитые орнаментом рукавицы.
— Нравится, — тихо ответила она, опустив голову. — Но мне надо домой, где ждут меня родные и близкие.
Вика встала, отряхивая подол домотканого платья от снега, и двинулась в сторону поселения.
— Почему ты избегаешь меня? — в голосе Борислава послышались истерические нотки. — Али я тебе не люб? Ты всё время убегаешь! Чего ты боишься, ответь мне?
Он нагнал девушку и, схватив её за плечи, рывком развернул её к себе. Вика отпрянула, испуганно захлопав ресницами, чувствуя, как тревожно заколотилось сердце.
— Не отвечаешь, — с горечью произнёс Борислав, немного ослабив хватку. — Ведь я ж знаю о тебе всё, я вижу тебя каждое утро, когда ты выходишь во двор и сметаешь снег вокруг дома! Только не знаю вот откуда ты пришла к нам…
— Я и сама не знаю, — еле слышно отозвалась Вика, отворачиваясь от него.
— Неправда! Я знаю, что это так! Ты скрываешь свою прошлую жизнь и это видно по твоим словам, по твоим взглядам. Ты постоянно думаешь о чём-то и тёмные думы довлеют над тобой. Для нас знать, откуда пришёл человек, всегда важно, ведь может статься, что мы знаем кого-то из твоего рода, может, мы встречались с твоими близкими людьми и можем помочь добраться до них. Поведай же мне, откуда твои корни? Откройся мне, слышишь? Кого ты здесь постоянно высматриваешь, али чей корабль иноземный ждёшь?
Он несильно встряхнул её, призывая к ответу, однако, Вика упорно молчала, её лицо стало угрюмым и злым.
— Почему ты не доверяешь никому? Мы ведь не враги тебе, красавица. Я очень хочу, чтобы мы поладили с тобой, и хоть разочек услышать, как ты смеёшься… Я бы обряжал тебя в меха и восточные шелка, ты бы жила не хуже княгини! Но что-то стоит между нами, и ты не хочешь говорить об этом…
— Не могу, — сдавленным голосом отозвалась Вика и, еле сдерживая рыдания, вырвалась и побежала к посёлку.
Борислав догнал её и вдруг крепко обнял, прижал к себе, стал страстно целовать. Вика замерла в его объятиях, растерялась, поражённая его нахальством и пылкостью. Не желая уступать ему, она вертела головой, отворачиваясь и пытаясь оттолкнуть его от себя.
— Отпусти меня! — в её голосе звенел страх, смешиваясь с внезапной яростью.
— Нет, милая! Я тебя ещё с первой нашей встречи заприметил! Отогреть тебя надобно, краса моя…замёрзла ты совсем…
Задыхаясь, он всё сильнее прижимал к себе Вику, не обращая внимания на её попытки высвободиться. Вике стало по-настоящему страшно, и она с удвоенной энергией принялась вырываться, царапаться, силясь разнять удерживающие её руки Борислава. Её шуба из звериных шкур сковывала движения, мешая высвободиться, и девушке ничего не оставалось, как впиться зубами в язык наглеца. Он немедленно разжал руки и девушка, оказавшись на свободе, с размаху ударила его по щеке и бросилась бежать.
