— Ай-ай-ай! — крикнул он ей. — Ты взрослая девушка, а ведёшь себя совсем как ребёнок! Лёд проломится, и ты утонешь!
Лёд оглушительно-громко треснул, и Вика немедленно провалилась в ледяную тёмную воду, как и предсказывал Алекс. Страшный озноб мгновенно охватил её тело, руки онемели от холода, и Вика никак не могла выкарабкаться обратно, на безопасное место, безуспешно цепляясь за лёд.
— Помоги, Лёш! Мне холодно!
— Разве я не говорил, что ты упадёшь?
— Лёш, пожалуйста, протяни мне руку! Мне больно, очень больно!
Где-то вдалеке появилась мать и медленно выступила из темноты навстречу Вике. Наконец она подошла совсем близко. Лицо матери было усталым и печальным, некогда уложенные светлые волосы теперь были растрёпанными, глаза были потухшими, больными. Молча она вытащила девушку из холодной воды и начала заворачивать в одеяла, пока Вика не почувствовала, что сейчас задохнется от неприятного тепла.
— Они мертвы, Виктория.
— Нет! — в ужасе вскрикнула Вика. — Они не могли умереть! Вы врёте!
Немногочисленные родственники, столпившиеся на кладбище, окружали две могилы, утопая в чёрной рыхлой земле. Женщины, не скрываясь, плакали во весь голос, когда два гроба опускали в могилы. Солнце до сих пор так и не поднималось над землёй, но даже в затянувшемся рассветном часе стояла невыносимая жара.
Откуда-то донёсся смех. Это дворовые мальчишки потешаются над ней. И её школьные подруги вместе с ними. Вика, закашлявшись, прислонилась к косяку двери и приложила платок к губам и на его клетчатой поверхности стали расплываться багровые пятна, увеличивающиеся с каждым приступом кашля.
Вика задрожала:
— Мне так холодно… смертельно холодно… Мам, закрой форточку, пока… пока…
Вика плыла в тёплых водах лесного озера, даже сквозь закрытые веки чувствуя согревающие лучи солнца, бликами отражавшихся в зеленоватых спокойных водах. Ни одна тревожная мысль не омрачала сознания девушки. Она просто чувствовала, как в тело вливается целительная сила.
Девушка проснулась и вместо тёплого озера увидела мягкую постель, застеленную одеялами из пушистых звериных шкур. Вика поморгала, пока не прояснилось зрение, и она не сразу поняла, где находится — перед глазами предстала квадратная комната, устеленная дощатыми полами, освещённая пламенем костра от глиняной печи, стоявшей в углу. Печь не имела дымохода, и дым медленно выплывал в помещение, постепенно исчезая за полуоткрытой дверью, от которой ощутимо тянуло холодом и сыростью. Возле её постели у окна, закрытого ставнями, находился стол, на котором были расставлена разнообразная глиняная утварь — горшки, кувшины, глубокие тарелки и кружки.
Откинув одеяло из пушистых шкур, девушка отворила ставни и оглядела двор, который был завален снегом — его мокрые сугробы свисали с крыш и над ними вился пар, уносясь в серое пасмурное небо.
— Ай-яй! — услышала она за спиной низкий женский голос, говоривший с незнакомым акцентом. — Только оклемалась, как тут же снова на холод торопишься? Ты едва не умерла, но боги были милостивы! В новую жизнь надо вступать с осторожностью.
Вошедшая женщина приветливо улыбнулась Вике и закрыла ставни, жестами указав девушке на кровать. Как только та улеглась, она заботливо укутала её и сказала:
— Хворь тебя одолела, — она качала головой и её серебряные украшения звенели с каждым покачиванием головы. — Я тебе травяной отвар принесла, он снимает жар, да и ещё Свантовита просила, чтобы он тебе в одолении хвори помог! Чичера тебя одолела, выдюжить бывает трудно, но ты сильная, выдюжишь. Я твою одежду в сенях развесила сушиться, а взамен у тебя теперь справная одёжка, тёплая!
Вика с благодарностью посмотрела на женщину — её успокаивающий голос проникал в душу, тёплым облаком окутывая шею и грудь, внося умиротворение и спокойствие. Карие глаза светились добротой и заботой.
— А как вас зовут? — спросила Вика и зашлась надсадным кашлем.
Женщина пухлой рукой успокаивающе погладила её по спине.
— Сунильдой меня кличут, — представилась она и поднесла к губам девушки глиня-ную чашку с горячим отваром. — Ты, главное, пей, деточка, хворать — плохо, тем более ты ещё молодая да ладная. Я ещё попозже мёда принесу, наш бортник в этом году хороший урожай собрал, на всех хватит!
Вика сделала несколько глотков, и, обессилев, откинулась на подушки, чувствуя, как жар заливает её щёки. Вскоре дремота одолела её, и сон снова принял её в свои объятья и унёс в спасительную тьму ещё до возвращения Сунильды с мёдом.
Проснулась она от шума голосов, которые, казалось, заполонили комнату: уже знакомый женский голос и мужской, чей густой бас гулко отдавался резкой болью в голове.
Невысокий коренастый мужчина в шубе из медвежьей шкуры выкладывал из плетёной корзины на стол принесённые им продукты: несколько вяленых рыбин, булку пшеничного хлеба, горшочек мёда и пресные лепешки, выпеченные на торфяном огне.
— Ты уже проснулась, девушка? — Сунильда улыбнулась ей. — Я забыла узнать твоё имя.
— Виктория, — девушка натянула меховое одеяло до подбородка и опустила глаза, чувствуя себя крайне неловко, вмешавшись в жизнь этой семьи своим неожиданным появлением.
— А это, — Сунильда дотронулась до руки мужчины, — супруг мой, Гориславом кличут. Он из местных поселян, из рарогов.
Мужчина бросил на Вику быстрый взгляд и принялся раскладывать нарезанный хлеб на плоском блюде, продолжая что-то говорить Сунильде на своём мелодичном языке, наполненном множеством гласных звуков, и женщина отвечала ему такими же отрывистыми короткими фразами.
Когда он ушёл и Сунильда снова стала поить девушку подогретыми на огне травяными настойками, Вика расспросила её об их деревне и местности.
Сунильда оказалась родом из небольшого посада на новгородских землях, но вслед за мужем оставила родные места и переселилась ближе к морю. Переселившись в земли рарогов, Сунильда привыкла к этому суровому краю, который называла «землёй воды и камней». Живут рароги дружно, выращивают на полях лён, овёс, горох, репу, рожь и ячмень, собирают мёд, выходят в море на торговых ладьях, чтобы продавать меха, лён, полотно, глиняную посуду и серебряные вещи, особенно ценятся подвески с изображением орла. Сунильда поведала Вике, что много лет назад Готфрид датский овладел столицей рарогов и повесил князя Годослава. Другой их князь, Дражко, вынужден был уйти в изгнание из этих заболоченных земель, а через два года его убили подосланные датчанами люди. И с той поры их земля не знает покоя — вражеские войска совершают набеги и с моря, и со стороны суши, уничтожая рарогов огнём и мечом, разрушая по пути города и храмы.
