— Нет, — совершенно серьезно ответил Нимрихиль, — это не краденое.
— Неужели это все твои деньги? — снова изумился Амети. — Тебе такое жалование платят?
— Нет, не мои. Я их взял… в долг.
Амети недоверчиво хмыкнул.
— Если ты сомневаешься насчет остального золота, то зря, — сказал Нимрихиль. — Я спрятал его в тайнике, про который знаем я и мой друг. Так что если меня убьют или у тебя будет выбор, кого спасать — спасай его. Деньги он тебе отдаст. А теперь поторопимся: скакать будем всю ночь, чтобы нас видело как можно меньше народу.
Нимрихиль тронул коня, и они выбрались на дорогу и поехали на юг.
— Прости, высокородный, — спросил через некоторое время Амети, подъехав к нумэнорцу, — но как мне теперь называть тебя при людях?
Альвион придержал коня и оглянулся назад, на север. Потом неприятно улыбнулся и, повернувшись к Амети, спросил:
— Моран — подходящее имя?
Амети кивнул, и нумэнорец, коротко рассмеявшись, пришпорил гнедка.
Они ехали всю ночь почти без остановок и перед самым рассветом беспрепятственно миновали нумэнорскую заставу: и маскировка Нимрихиля, и умбарские посольские подорожные показали себя блестяще. На ночлег в лесу они остановились, когда уже взошло Солнце. Несмотря на страшную усталость, Амети долго ворчал и жаловался, что не может уснуть на земле и корнях, потому что привык к человеческой постели, а не к звериному логову, пока нумэнорец не объяснил ему, что не собирается ехать дальше в форменной одежде, чтобы не нарваться. А синюю джуббу, белый тюрбан и алый шелковый пояс нельзя переодеть и спрятать в гостинице или постоялом дворе, а надо зарыть в лесу. После этого Амети, в очередной раз убедившись в предусмотрительности Нимрихиля, заснул как мертвец.
Будучи поднят от беспробудного сна уже после полудня, он снова не узнал своего спутника. В сером халате и простом синем поясе Моран-Нимрихиль на сей раз походил на охранника небогатого купеческого каравана, который на обратном пути подрядился сопровождать служителя Золотого Скарабея. Так они и ехали дальше все пять дней: впереди Амети, с гордым видом кивавший на поклоны встречных простолюдинов и приветствия благородных, а за ним нумэнорец. Когда дорога, обезлюдев, уходила от очередного селения, Нимрихиль подъезжал к жрецу и въедливо его расспрашивал. Амети трижды или четырежды пришлось рассказать ему, как он узнал о пленении следопытова друга.
— А как ты там вообще оказался — тебе вроде не положено?
— Я уже говорил высокородному: меня отрядили сделать опись всего храмового имущества. У нас много имущества — и год, и два можно описывать… Подвалы еще. А там ваза стояла за занавесью. Я решил проверить, нет ли в ней чего ценного. Потом услышал голоса и… и решил их не беспокоить.
— Кого их? Кто там был?
— Там? Сейчас вспомню… Старший жрец там был, которому я подчиняюсь… Ну, поэтому я и решил, что не буду его тревожить своим появлением… Еще чернокнижник там был наш — тот самый, что на поруках.
— Это я уже слышал. Так, говоришь, он настоящий колдун?
— Еще бы. Если бы не он, ни за что бы вашего друга бы не поймали.
— Так-так-так… А вот отсюда поподробнее… Как сие могло получиться?
— Да просто. Двоих или троих наших воинов привезли покойниками, да еще раненых, а уж сколько ваш друг Черных Стражей искрошил — страшное дело! Это как они передавали. Там еще наш начальник охраны был с ними в той комнате, он и сказал, что если бы не чернокнижник, то эта нумэнорская со… хм… Ну, то бишь ваш приятель… Он бы там, дескать, всех их порубил.
— А что чернокнижник-то сделал, ты можешь мне объяснить? Огнем дышал или фокусы показывал?
Амети оскорбился:
— Он не гаер балаганный, а самый настоящий колдун: по воздуху летать умеет и порчу наводить, сквозь стены видит. И все такое. А вашего друга он ослепил.
— К-как…?
— О-сле-пил. При помощи колдовства. Чародейства черного. Потому его только и смогли в плен захватить, что он не видел ничего, а только мог мечом махать. И то, сколько наших положил… Верно, супротив белого мага только черный поможет… Нет, не место колдунам на свете…
Амети еще долго разглагольствовал о пользе королевских указов и вреде чародейства, пока потрясенный Нимрихиль приходил в себя.
— Но это невозможно! — воскликнул нумэнорец. — Это же… Он не может быть…
Тут он резко замолчал. Амети решил обидеться:
— Уж если вы мне не верите, то как хочите. А я говорю, что видел и слышал сам. А чтоб наш начальник стражи кому должное отдал — это чудо еще почище всякой магии, и черной, и белой…
— Ну ладно, а что после этого разговора было?
— Старший жрец велел вашего друга, который все время без сознания лежал связанный, нести в каменные темницы.
— Это что такое?
— Ну… Это тюрьма такая особенная… Для осквернителей, чернокнижников и прочих ужасных преступников. Для всякой шелупони у нас в Храме отдельное узилище есть.
— Ладно. Что потом было?
— Ничего… разошлись они. Я тоже ушел, потому что в вазе только дохлую мышь нашел летучую.
Увидев впереди по дороге повозку, Амети пришпорил каблуками своего мерина, чтобы заодно отделаться от настойчивого собеседника.
Но когда повозка, проехав мимо, скрылась за поворотом, Нимрихиль снова нагнал жреца:
— Ваши каменные темницы, наверное, хорошо охраняются, и в них трудно пробраться, верно?
Амети терпеливо кивнул.
— Так как же ты сможешь вывести оттуда пленника?
— Ну, это, конечно, не просто, но можно…
— Расскажи, пожалуйста.
Амети долго мялся и отпирался, но наконец поведал, что однажды, как обычно «занимаясь описью храмового имущества», он набрел в одном из дальних переходов на келью отшельника. Как он объяснил, жрецы иногда запирали себя в кельях, чтобы умереть от голода и жажды — это считалось особенной доблестью. Нимрихиль морщился, но слушал внимательно.
— …А дверь в келью рассохлась и приоткрылась. Я решил посмотреть, нет ли там чего ценного. Нашел там голый скелет внутри и… и больше ничего. Только потом вдруг задел стену, и увидел, что камни будто качаются. Я присмотрелся: а они не скреплены раствором, а просто положены один на другой. Я их аккуратно разобрал и полез за стену. Прошел еще вперед по проходу и увидел, что там начинаются каменные темницы.
— У вас стражи нет в этой темнице, что ты так спокойно там гулял?
— Каменным темницам стража не нужна, потому что из камер узники сбежать никак не могут.
— Это каменные мешки? — обеспокоено спросил нумэнорец, уже наслышанный о харадских тюрьмах.
