К утру валанья Амети настолько пришел в себя и смирился с неизбежным, что смог здраво отвечать на вопросы Нимрихиля, касавшиеся храмовых обычаев:
— В Храм мирянина могут пустить, если у него какая-то надобность. Но коли сейчас они заперли Врата Скарабея перед людьми Короля, то уж я и гадать боюсь, что там сейчас происходит и разрешат ли тебе войти внутрь.
Альвион кивнул:
— Еще может статься, что Кхамул, — в устах следопыта это имя прозвучало как последнее ругательство, — поставил стражу и у вашего Храма — на случай моего появления. Поэтому надо измыслить какой-то другой способ.
Амети выпучил глаза:
— Где ж я тебе найду другой способ?! Хотя…
— Что ты придумал, уважаемый?
Амети крепко почесал затылок:
— Придумал, но это в крайнем случае, если совсем все плохо будет. Так что поторопимся, чтобы в дороге узнать новости…
Решено было объехать город, чтобы не рисковать, проезжая заставы у городских ворот. У какой-то чайханы возле очередных ворот Амети спешился и вошел внутрь. Когда он вышел обратно, пнув по пути шелудивую кошку, и неловко залез на коня, лицо его было мрачнее тучи:
— Сбылись твои пророчества, прах меня побери. Храм запер ворота, а перед ними — застава Черной Стражи. Такого уже и припомнить трудно сколько времени не было… Всех, кто едет в Храм, они заворачивают и не пущают, показывая королевскую грамоту с черной печатью: никого в Храм не впускать и никого не выпускать…
— Тогда рассказывай про свой способ, — твердо сказал Нимрихиль. Амети искоса взглянул на него: чем больше препятствий появлялось перед неугомонным нумэнорцем, тем сильнее становилась его решимость. Жрец вздохнул:
— Я могу провести тебя внутрь как храмового раба.
Нимрихиль отпрянул как от удара хлыстом:
— Что? — с отвращением воскликнул он. — Как раба?
— Да, — сказал Амети с тайной надеждой. — Они у нас все с отрезанными языками, так что по говору тебя никто не признает. Но у них есть свой язык жестов, который мне неизвестен.
Но если он рассчитывал этим отпугнуть Нимрихиля, то ничего не добился. Следопыт овладел собой и, нахмурившись, серьезно сказал:
— Немого я смогу сыграть. Это несложно. С языком жестов… Новичок может его и не знать, так?
Амети нехотя склонил голову.
— Что еще надо храмовому рабу? — продолжал допрашивать нумэнорец.
— Еще клеймо должно быть на плече и голову надо обрить. И добыть лохмотья попаршивее, — злорадно сказал Амети. — А клеймо у нас глубокое, до кости прожигают, его не подделаешь и не нарисуешь. Ах, да: оружия храмовым рабам, естественно, тоже не полагается.
— Так, — сосредоточено произнес Нимрихиль. — Кроме клейма все сделать можно. А вот клеймо… Рисунок, говоришь, беде не поможет?
— Нет, уж больно у нас клеймо основательное. Но у меня есть одна знакомая хрычовка… Она ставит любые клейма. Хотя нет, оно все равно будет выглядеть свежим, — покачал головой Амети с лицемерным сочувствием. — Так что не пойдет…
Но следопыт неожиданно ухватился за эту мысль:
— Это проще всего. А что это за, как ты выразился, м-м-м, женщина?
— Хрычовка-то? Да это старуха, которая ничем не брезгует: ни ростовщичеством — лихву берет просто страх, — при этом лицо Амети болезненно скривилось. — Сводничеством тоже… В общем, промышляет всем, чем можно. Она сама из горцев, и потому чадры не носит, а жаль, потому что страшна как железная преисподняя.
— Ты ей должен? — прямо спросил Нимрихиль.
Амети угрюмо потупился.
— Это плохо. Тогда она тебя выдаст, если что.
— Э нет, кто ж ей тогда долг заплатит? — удивился Амети наивности своего собеседника.
— А вообще да, выдаст, — вдруг оживился он, подумав. — Но ее можно сразу того…
— Чего «того»?
— Ну… того… Зарезать ее, чтобы не разболтала. Как? — блестя глазами, обратился Амети к нумэнорцу.
Лицо Нимрихиля исказилось яростью. Он вдруг вытянул руку, ухватил жреца за перед рясы и приподнял его над седлом:
— Если ты думаешь, что я буду твоих заимодавцев резать..!
Болтаясь в его руке как тряпка, Амети сипло выкрикнул:
— Да ты что! Я же пошутить хотел!
Нумэнорец тотчас отпустил его. Похоже, ему было неловко за эту вспышку:
— Извини меня: мне показалось, что ты говорил серьезно. Мне не следовало вести себя подобным образом. Но и ты больше так не шути, Амети, хорошо?
Амети кивнул, чуть не сломав себе шею, и дрожащими руками принялся поправлять на себе рясу. Говорил-то он, конечно, на полном серьезе, потому что старухе был должен никак не меньше двадцати золотых и лихву — пять. Расставаться с этими деньгами ему не хотелось до крайности.
— А насчет старухи не беспокойся: я сделаю так, что она забудет обо всем, — продолжал нумэнорец.
Амети, приоткрыв рот, уставился на собеседника:
— Заколдуешь ее?
— Нет, — поморщился Нимрихиль. — Просто сделаю так, чтоб она помнила только то, что ни тебе, ни мне не повредит.
— А может… — начал было Амети, но вовремя остановился.
Нумэнорец пристально на него поглядел:
— А заставить ее забыть о твоем долге и не уговаривай: я даже при желании этого сделать не смогу, сил не хватит. Ну что, поехали к ней?
Амети кивнул, потирая горло, и повернул коня к небольшой слободе.
Они спешились у жалкой халупы на окраине предместья, оставили коней у покалеченной коновязи, и Амети, не стучась, пинком отворил дверь в дом и вошел внутрь. Альвион последовал за ним.
Навстречу им с замызганного топчана поднялась с негодующим воплем старуха, лицо которой полностью соответствовало описанию Амети. Узрев жреца, она расплылась в улыбке, которая обезобразила ее еще сильнее, и угодливо к нему подсеменила. Амети сказал ей по-свойски «Привет, старая карга» и отвел в сторонку, чтобы пошептаться. Поговорив с Амети, старуха подошла к Нимрихилю и без обиняков спросила, обшаривая его лицо бесцеремонным взглядом:
— Сколько дашь за работу, чужак?
Альвион вынул из пояса три золотых кругляша и показал их старухе. За ее спиной Амети вдруг закашлялся и принялся делать нумэнорцу всякие знаки, суть которых сводилась к тому, что Нимрихиль пообещал слишком много. Следопыт не обратил на ужимки жреца ни малейшего внимания. Старуха в знак согласия тряхнула копной грязно-серых волос и, постелив на пол для дорогих гостей два сильно траченных молью коврика, удалилась в соседнее помещение. Она быстро прикрыла за собой дверь, но до жреца и нумэнорца успели донестись звуки человеческих голосов.
Незаметным молниеносным движением Нимрихиль оказался у двери и приник к щели. В руке его тускло блеснул непонятно когда вынутый из-за пояса ятаган. Амети на цыпочках подошел к двери и пристроился рядом.
