Место укуса радовало непрерывно сочившейся кровью и изрядной опухолью, а не радовало тем, что цвет укушенного места я не мог определить, потому что кожа-то была чёрной, а не белой, и на ней, ничего не было видно! И то, как цвет укуса переходил от красного к тёмно-багровому и грозил перерасти в чёрный — цвет гангрены, и как дальше всё бы развивалось, сигнализируя об опасности отравления, изменением цвета кожи. Но кожа была чёрной и поэтому приходилось обо всём догадываться, полагаясь на свой опыт и опыт других негров, знакомых с последствиями подобных укусов.
Лёгкий надрез мачете увеличил поток крови из места укуса, вымывая остатки яда, но, несомненно было то, что значительная его часть проникла в мой организм. Пошарив в своём заплечном мешке, я нашёл противоядие, которое давал и остальным потерпевшим, и немедленно выпил его чисто машинально фиксируя своё состояние. Температуру, сердцебиение, пульс, потоотделение, ища признаки спазма лёгких, лёгких судорог или паралича сердечной мышцы. Почему я так отстранённо всё воспринимал, да потому, что был уверен в себе.
Я постоянно принимал минимальные дозы различных ядов и сейчас чувствовал лишь лёгкое недомогание, пытаясь проанализировать, какого действия был яд этой «гадюки». По всем признакам, оглушающего и обще отравляющего действия. Попав под действие этого яда, многие животные и птицы теряли ориентацию и сваливались в беспамятстве на земле, служа пищей шустрой змее.
Облизав кровоточащую руку и сплюнув своей кровью, я наложил повязку на место укуса и продолжил свои изыскания, несмотря на небольшой шум в голове, краем уха слыша сначала испуганные, а потом всё больше восхищённые и опасливые возгласы, ловя взгляды не только своих воинов, но и полурабов из города Баграма.
— Мамба, мамба, мамба, — как заклинание приносил слух их шёпот за моей спиной.
— Мамамба, а всем амба, — сказал я вслух (не буду здесь приводить матерные слова песни певца Сергея Шнурова, хотя хотелось!) и пошёл искать следующего змеёныша. К концу дня я поймал трёх, успев нацедить их яд в специально заготовленную для этого ёмкость.
Держа в руке голову змеи с раскрывшейся пастью с огромными клыками, по которым сочился яд, острый запах которого будоражил нервы, я внимательно рассматривал устройство мышц, управляющих челюстью. Укуса я уже не боялся, весь токсичный яд я уже скачал, а та жидкость, что текла по клыкам змеи, скорее была слезами бессилия опасного гада, чем ядом.
Закончив с поимкой змей и скачиванием их яда, я умертвив их, снял кожу вместе с головой. Мне пришла в голову вполне здравая мысль стать не только вождём, но и немножко шаманом, хотя бы визуально. С этой целью, по прибытии обратно в Барак, я повязал к своему бунчуку на копье шкурки этих змей и добавил к ним ещё парочку других, завалявшихся в походном мешке, чтобы, так сказать, дополнить картину.
Теперь моё копьё полностью отражала мою чёрно-белую сущность. Чёрные шкурки змей переплетались с белым волосом носорога, причудливо извиваясь и играя на ветру, который трепал их, то обвивая вокруг копья, то заставляя обессилено свисать вниз.
Ровно через две недели, мы, сделав запасы продовольствия для долгого похода по реке и собрав все плоты с установленными на них рулевыми вёслами, отчалили от берега, отталкиваясь длинными шестами и провожаемые, явно обрадованными этим событием, жителями города Барака.
На прощание я решил протрубить для них из моего древнего рога, что подарил мне старейшина пигмеев. Поднеся его к губам, я набрал в лёгкие воздуха и со всей силы дунул в него. Низкий басовитый рёв, внезапно ушедший в ультразвук, далеко разнёсся над рекой и заставил поморщиться всех тех, кто стоял рядом со мной на плоту.
Те же, кто оставался на берегу, похватали себя за уши, а у некоторых из носа стала сочиться кровь. Вот так подарок, невольно удивился я. Раньше он не издавал подобного рёва. Мысленно пожав плечами, я засунул рог обратно в вещмешок на положенное ему место и отвернулся, смотря на реку.
Глава 3 На реке
Река несла нас вперёд. Плоты медленно проплывали мимо пустых берегов, покрытых пожухлой от жары травой. Только возле реки была свежая зелень, дальше же по берегам в обе стороны стелилась ровная, как стол саванна с небольшими точками отдельных зверей, или наоборот стадами диких животных, доедавших последнюю относительно свежую зелень.
В воздухе изредка проплывали силуэты грифов и вскоре исчезали из вида, растворяясь в безбрежной синеве неба. Я сидел на краю плота и химичил.
Наверно те, кто внимательно прочитал предыдущую главу, задался невольным вопросом.
— Если плоты были закончены через десять дней, то что я делал в Бараке ещё четыре дня?
Большинство подумают, что я спал, ел и развлекался с женщинами… и ведь не ошибутся! Но, кроме всего вышеперечисленного, я был занят серьёзнейшим делом. Я… делал самогонный аппарат.
Долго, долго я ломал свою голову, пытаясь по воспоминаниям и разрозненным фактам воссоздать его конструкцию. И, о чудо! Он мне приснился во сне, как великому химику Менделееву его знаменитая периодическая таблица химических элементов.
То, что у самогонного аппарата должен присутствовать бак под брагу, под которой горел огонь, это я помнил, то, что должен ещё быть змеевик, я вспомнил потом. А вот то, что должно быть между ними, не помнил, хоть убей.
И вот он… родимый, пришёл ко мне во сне. Нет, я не алкаш, я — бабник, но какие женщины без вина, это словно роза без запаха, но в меру конечно, в меру. Ну, а на самом деле, спирт мне нужен был для лечения и дезинфекции ран, а также для создания настоек, декоктов, стимуляторов и прочей лечебной хрени, типа растирок на змеином яде или эликсира храбрости.
А сколько целебных и редчайших растений я здесь нашёл, и не сосчитать! И для сохранения всего этого нужен был спирт. О многих я и не слышал!
Так вот, недоставало мне в устройстве самогонного аппарата сухопарника. Как только я это понял, сразу же развил бешеную деятельность и привлек к этому местных гончаров. Всего за сутки мне сделали глиняный бак, в который я вставил полые стволы лиан, залив места их соединений натуральным каучуком, то бишь, соком гевеи.
Сухопарник сделали аналогичным, только поменьше размером и, соответственно, с двумя трубками. Дальше горячий пар поступал в трубку с пятью шарообразными выпуклостями, целиком погруженную в примитивную глиняную ванну, в которую наливали кожаным ведром воду из реки.
Собрав всю конструкцию, я залил в бочку подготовленную заранее брагу из сгнивших фруктов и разжёг под ней огонь. Брага закипела, и процесс пошёл. Горячий пар заструился в сухопарник, а оттуда в змеевик, где конденсатом начал стекать в подставленный с краю трубки кувшин. Божья водичка, как говаривал мой дед, или огненная вода, как называли её индейцы, стала капать в кувшин, медленно, но неумолимо заполняя его, радуя моё сердце знакомым ароматом крепкого самогона.
Перегнав первую партию браги, я повторно запустил процесс, разбавив получившийся спирт так называемыми «хвостами», а по-простому, слабоалкогольной жидкостью, что напоследок выходила из браги. В результате двойной переработки у меня получился замечательный спирт, на вкус примерно в градусах так семьдесят, как говорится, «что аптека прописала», чему я был несказанно рад.
Из получившегося спирта я делал настойки. Разбавлял им яды, перемешивал настойки и яды между собой. Почти все яды хранились у меня в виде кристаллического порошка, некоторые в виде желе, и очень редко — растворённые в масле.
Так что спирт был для меня спасением и основным материалом для выработки настоек, эликсиров и растворения ядов. Всего у меня получилось 5 кувшинов превосходного спирта. Каждый кувшин вмещал не меньше трёх литров, что в итоге получилось около 15 литров. Три кувшина я взял с собой, а два оставил в городе. Чтобы все это не выпили мои глупые соплеменники, я любезно дал глотнуть из кувшина самому любопытному из них, посоветовав с многообещающей улыбкой делать глоток побольше, что тот и сделал.
