— С конфискацией?
— С полной! Заберут все, кроме вашей зубной щетки. Вот такой расклад, дорогая вы моя. Надо вернуть государству все нажитое нечестным путем. Но не расстраивайтесь вы так. Это мы, прокуроры, предлагаем десять лет, а суд даст семь-восемь. Меньше просто закон не позволяет.
— А конфискация?
— Это обязательно. Так что, я вас прошу ничего из дома не вывозить. Мебель, одежду, посуду, тряпки. Ничего! Из холодильника можете немного взять, а по остальному полная конфискация.
— Простите, уважаемый господин следователь, а нельзя ли как-нибудь иначе?
— Не понял!
Лобачев угрожающе встал из-за стола.
— Не понял. Вы что мне предлагаете? Вы думаете, что я соглашусь изъять показания Семиняки? Да, без них все дело развалится и вашего мужа отпустят. Его выпустят, а меня на три года посадят. Это тысяча дней.
— А если как-нибудь изъять?
— Даже и не думайте. Вы ничем не сможете скрасить мою отсидку. Конечно, если бы я знал, что за каждый день неволи я получил по двести пятьдесят долларов, то сидеть было бы чуть-чуть веселее. Двести пятьдесят баксов за сутки тюрьмы. Жалкие деньги!
— Я все поняла! Надо двести пятьдесят тысяч долларов?
— У вас, Надежда, была пятерка по математике? Но не долларов, а евро. Инфляция, дорогая. Баррель опять подорожал.
— Но что я буду иметь?
— Вместо той бумаги, где десять лет, в суд пойдет вот эта бумажка. Здесь всего два года условно.
— А конфискация?
— Никакой конфискации! Живите себе спокойно. Пользуйтесь усадьбами, яхтами, машинками, диванчиками, кастрюльками. Всем вашим барахлом.
— Я согласна! Но сегодня я не смогу собрать все деньги.
— А я не смогу ждать до послезавтра. Завтра, значит. В восемь вечера вам позвонит мой человек, назовется Васей. С ним и решайте все детали. Где передавать валюту, когда и в какой сумочке. Да, и еще одно, не вздумайте кому-нибудь даже чирикнуть об этом. Тогда конфискации не миновать.
Вечером следующего дня Саша Караваев с необходимыми предосторожностями получил всю сумму.
Это была удача. Полный успех.
Но вторая дамочка подготовила неприятный сюрприз.
После примерно такого же разговора Софья Рутберг согласилась, но выдвинула три. условия: деньги она передаст лично Лобачеву, передавать будет на своей квартире, и он оставит ей краткую расписку из общих фраз.
Самому идти за деньгами не очень хотелось, но Лобачев согласился. Условия по-женски логичны и не очень опасны. Если бы она хотела его сдать, то это можно было бы сделать здесь и без всякой расписки.
Софья радостно встретила его и сразу провела в огромную комнату. Около дивана на журнальном столике был накрыт легкий ужин на двоих, стояли шампанское и коньяк, горели две свечи.
Все это несколько насторожило Лобачева, но Софья сразу перешла к деловой части. Она высыпала из пакета на диван пять пачек.
— Смотрите, Николай Николаевич, здесь пятьдесят тысяч. Больше я пока не достала. Остальное принесут через полчаса. А мы пока с вами поедим и выпьем за успех.
Лобачев быстро проверил деньги и распихал их по карманам.
Оставаться здесь, а тем более встречаться с теми, кто якобы принесет деньги, все это не входило в его планы.
Тем более что внизу в машине его ждал Александр, готовый через десять минут ворваться в квартиру.
— Нет уж, Софья Борисовна. Я не голоден. Да и у меня дела спешные. Побегу я. Позвоню вам через два часа. По вашей, извините, вине срыв произошел. Так что встретимся мы с вами в другом месте, которое я вам назову.
Он двинулся к двери, но Софья бросилась за ним, схватила его за отвороты пиджака и с силой потянула в глубь комнаты.
Глаза ее горели тревогой и страхом. Она шептала, пытаясь изобразить страсть:
— Милый мой! Ты не должен уходить. Я так давно одна. Я без мужчин просто с ума схожу.
Она остановилась около дивана, отпустила Лобачева и начала рвать на себе платье, оставляя царапины на руках, на шее, на груди.
Реакция кандидата в любовники была мгновенной. Лобачев вытащил из-за пояса пистолет и легким ударом в висок уложил Софью на диван.
Он знал, что не переусердствовал: через десять минут она очнется, а через три дня исчезнет шишка.
Затем Федор рванулся в коридор и рывком открыл соседнюю дверь. Там уже на изготовке стояли два бугая.
По сигналу от Софьи они были готовы ворваться в комнату, успокоить Лобачева, отнять деньги и зафиксировать факт изнасилования.
Дальше они потребовали бы сделать все, что он обещал, но бесплатно.
Увидав противников, Лобачев заорал диким голосом:
— Стоять! Ребята, я очень метко стреляю. Медленно кладем на пол фотоаппарат и дубинку. Хорошо! Теперь поворачиваемся спиной, ложимся на пол и ползем под кровать.
Лобачев захлопнул дверь и заклинил ее тумбочкой и стулом.
К машине, где его ждал Александр, он подходил уже совершенно спокойно.
Он позвонил Софье ровно через два часа и, не слушая ее всхлипываний, заявил, что инцидент на ее совести, что зла на нее он не держит…
Ей просто надо успокоиться, собрать деньги и ждать его звонка. Ждать новой встречи, но уже без фокусов и ребят с дубинками.
Все это было несколько дней назад, а сейчас Лобачёв готовился к очередной встрече.
Это была бы тоже вторая встреча с Розой Назимовой.
И тоже у нее дома. Это настораживало.
Но здесь явно другой вариант. Роза Сабировна — восточная женщина. Такая вся тихая, покорная, готовая в лепешку расшибиться ради спасения мужа.
Да и сам Лобачев «не лыком шит». На этот рйз он подстрахуется. Не зря же в старых характеристиках ему неоднократно писали: «Критику руководства воспринимает правильно, умеет делать необходимые выводы из совершенных ошибок».
Один из элементов подстраховки — это звонок Елагиной. Пусть подробно сообщит Корноухову о завтрашней встрече. Зачем? Да так, для душевного спокойствия.
И еще одно важное дело. С «Совой» пора завершать.
Лобачев набрал номер Татаринова:
— Привет тебе, друг Борис: Ты не скучаешь? Отстали от тебя кредиторы? Ты ключик от «Совы» не потерял? Сегодня в полночь опять прогуляемся в их офис. Да, готовься к встрече. На том же месте, в тот же час.
Олега разбудил ночной звонок.
Он проснулся сразу и с некоторым опасением взял трубку. В напряжении последних дней он мог ожидать любых неприятных известий.
Звонила Настя. Она говорила весело, но приглушенно, очевидно, старательно прикрывая трубку рукой:
— Олежек, это я. Я за хлебом выбежала.
— Какой хлеб? Первый час ночи.
