Хозяин, щуплый, в сорочке без воротничка, закивал головой.
— Где он?
— В комнате с бабой.
— Пошли.
Первая комната напоминала склад. Видимо, хозяин собирал дорогую мебель из разбитых домов.
Кузьмин подошел к двери, прислушался. Тихо. Он толкнул дверь, и оперативники ворвались в комнату. Дико завизжала голая женщина, вскочив с постели. Ее напарник спал, пьяно разбросав руки и бессмысленно улыбаясь.
— Интересно, — Кузьмин сунул руку под подушку, достав пистолет ТТ. — Берите его. Вы, гражданка, одевайтесь, тоже с нами поедете. А вам, гражданин Големба, придется здесь с нашими людьми поскучать. Засада у вас будет.
На эстраде ресторана играл оркестр. Два аккордеониста, саксофон и ударник.
Веселый прыгающий мотив немецкого фокстрота заполнил маленький зал.
Ресторан был небольшой. Столиков пятнадцать. Его так и не успели отремонтировать после уличных боев. Когда-то хозяева строили его с претензией на «столичный шик», поэтому в маленьком зале преобладала покрытая золотом лепнина. Но это было когда-то. Сейчас на потолке и стенах расположились монстры с отбитыми головами, руками. У некоторых просто не было туловища. Голова и руки. Или одни ноги. Тусклый свет керосиновых ламп бросал на стены и потолок причудливые тени, заставляя лепных монстров оживать на секунду в своем безобразии.
В углу ресторана высился когда-то щеголеватый, словно дорогой автомобиль, бар, отделанный полированным деревом. Но щеголеватым он был до уличных боев. Теперь его наскоро зашили крашеными досками, и он потерял былую элегантность, став похожим на старый деревянный сундук.
И тем не менее ресторан был полон.
Микульского хорошо здесь знали. Почтительно поклонился мордатый швейцар, метр, бросив гостей, устремился навстречу фотографу.
На эстраде появилась певица, высокая, красивая блондинка с усталым лицом. Она увидела Микульского, послала ему воздушный поцелуй.
Фотограф раскланивался со знакомыми, пробираясь к стойке бара.
Певица запела. Голос ее низкий, чуть с хрипотцой, заполнил зал щемящей грустью.
Один из офицеров, сидящих за столом, внимательно следил за фотографом. Он видел, как Микульский подошел к бару, поздоровался с барменом, взял налитую рюмку, повернулся к соседу, о чем-то заговорил с ним.
Певица пела о чем-то грустном. Танцевали несколько пар, сквозь музыку доносились обрывки разговоров.
Микульский выпил и заказал еще рюмку. Он стоял у бара, облокотившись грудью на стойку, глядя куда-то за спину бармена. Казалось, он весь под обаянием голоса певицы, под обаянием довоенного танго.
Высокий человек в коричневом спортивном пиджаке, в бриджах и офицерских сапогах с высокими голенищами, бросил на стойку деньги и пошел к выходу, протискиваясь сквозь танцующих.
Микульский допил рюмку, вынул из кармана платок, вытер губы.
Один из офицеров встал и не спеша пошел к выходу. Высокий подошел к дверям в гардероб, огляделся и цепко, оценивающе оглядел зал. Толкнул дверь.
В вестибюле ресторана гардеробщик натягивал плащ на подгулявшего посетителя. Двое офицеров надевали фуражки у треснувшего наискось зеркала.
Недзвецкий взял свою кепку. Подошел к зеркалу.
На одну секунду в мутноватой глубине его он встретился глазами с офицером. И зафиксировал напряженные лица двух других офицеров, отраженных в зеркале, двоих в милицейской форме у выхода и растерянного гардеробщика.
Недзвецкий прыжком пересек вестибюль и прыгнул в окно. Зазвенело разбитое стекло, упала маскировочная штора.
Он мягко, умело опустился в кривом узком переулке и выдернул из кармана пистолет.
— Стой! — крикнул кто-то.
Недзвецкий выстрелил и, петляя от стены к стене, побежал по переулку.
— Стой!
Зарокотал за спиной мотор.
Недзвецкий оглянулся, его преследовал «виллис». Он прижался к стене, двумя руками поднял тяжелый парабеллум.
Выстрел!
Выстрел!
Выстрел!
Машина вильнула, с грохотом врезалась в ворота арки.
Недзвецкий бросился дальше.
Один из оперативников поднял пистолет.
— Не стрелять! — крикнул Токмаков. — Живым брать.
Токмаков бежал мягко и пружинисто, постепенно нагоняя несущуюся в узкой трещине улицы высокую фигуру.
Недзвецкий оглянулся. Один из преследователей догонял его.
Он выстрелил.
Пуля ударилась в стенку. Кирпичная крошка полоснула болью по щеке.
Токмаков пригнулся. Недзвецкий обернулся снова. Офицер был жив и догонял его. И он понял, что стрелять они пока не будут. Поэтому остановился и навел пистолет, ловя капитана на мушку.
Из подворотни выскочил комендантный патруль. Старший патруля, сержант, увидел человека в штатском, целящегося в капитана, и вскинул автомат.
— Не стреляй! Не…
На узкой улочке очередь прогремела необычайно громко.
Недзвецкий выронил пистолет и рухнул на бок.
Капитан подбежал к нему, перевернул лицом к свету. Недзвецкий был мертв.
Токмаков посмотрел на растерянного сержанта, на подбежавших офицеров, безнадежно махнул рукой и сел на кромку тротуара, закрыв лицо руками.
Осенний ветер раскачивал над городом большие, словно вырезанные из елочной бумаги, звезды.
Павлов и Токмаков сидели на бревнах в глубине двора райотдела, сидели и курили.
— Ну вот, Токмаков, — нарушил молчание подполковник, — я тебя не неволю.
— Так разве в этом дело, товарищ подполковник, — Токмаков встал, хрустко потянулся своим большим и сильным телом. — В другом дело.
— Да, ты прав. Значит, этот Сергей Симаков — дезертир, бывший уголовник, шофер из автобата. Знал его только Недзвецкий.
— …Големба и Ромуз. Големба — в квартире, под контролем, Ромуз поведет тебя.
— Прикроете?
— Конечно. Легенда Сергея — сапожник. В Смолах он должен ждать связного. Угнанная им машина, ты видел, где спрятана?
— Все видел.
— Пойдешь без оружия. В Смолах у развилки есть колодец старый, там мы спрячем твой ТТ и четыре обоймы. Документы готовы — и права Симакова, и справка из сапожной артели. Ты ведь тоже раньше сапожником был, в детдоме. Понял?
— А чего не понять?
— Ты вправе отказаться.
— Ночь-то какая, — Токмаков глубоко затянулся и бросил папиросу.
— Только Сергей этот — блатной, весь в наколках.
— Пошли, сейчас кое-что увидишь, — хохотнул Токмаков.
Дежурный вскочил, увидев начальника и капитана.
— Редкое зрелище, — засмеялся Токмаков, — картинная галерея.
Он стащил гимнастерку.
— Вот это да! — ахнул дежурный.
