Шагах в двенадцати от лагеря они остановились.
— Ты мне поклянешься головой, что те, кто идет с вашим караваном, — франджи? — спросил сержант.
— Клянусь бородою Пророка.
— Верю вашей великой клятве. Хочешь заработать две—три золотых монеты?
Глаза бедуина заблестели вожделением.
— Я должен убить этих франджи? — спросил дикарь.
— Оставь в покое этих людей, они — мои друзья. Ты должен сделать одно: сесть на верблюда и вернуться к твоему хозяину.
— Только? — спросил удивленный бедуин.
— Ничего больше.
— Ты шутишь, франджи!
Рибо вынул из кошелька три золотых и положил их в ладонь сына пустыни, прибавив:
— Предупреждаю тебя, что, если мои солдаты придут в ваш стан, тебе придется устроить так, чтоб они тебя не увидели.
— У наших плащей глубокие капюшоны, лицо легко укрыть.
— Хорошо, поезжай.
Бедуин спрятал золотые, поднял верблюда и сел в седло.
— Прощай, франджи, — сказал он. — Я буду тебе другом.
— Да хранит тебя Аллах! — ответил Рибо.
Убедившись, что верблюд с человеком исчезли, он вернулся и вытащил из ножен саблю.
— Мне жаль бедных животных, — прошептал он, — но все средства хороши для достижения цели. Необходимо задержать спаги.
Еще раз обошел он палатки, прислушиваясь у каждой из них. Солдаты храпели, а Бассо своим храпом изображал расстроенную гармонику.
— Можно действовать, — пробормотал сержант. — Эта Афза, должно быть, была несчастьем для всех нас!
Он подавил вздох, взял в руки саблю и пистолет и подошел к лошадям. Бедные, замученные животные спали, прижавшись друг к другу.
Рибо, твердо держа саблю, перерезал горло трем из них. Раненые животные стали биться и перепутали всех остальных.
Рибо спрятал свое окровавленное оружие в ножны, сделал два выстрела в воздух и громко закричал:
— К оружию, к оружию! Предательство!
Спаги, мгновенно разбуженные, выскочили из палаток, хватаясь за ружья.
Все кричали, все спрашивали:
— Что случилось?
— Где предатели?
— Кто стрелял?
— Сержант Рибо!
Бассо выскочил один из первых, поминая тысячи хвостов дьявола.
— Рибо, что случилось? — спросил он у сержанта, пистолет которого еще дымился. — Тебе что-нибудь приснилось? Я никого не вижу.
— А бедуина видишь? — спросил Рибо.
— Как! Его нет?
— Он удрал, мой милый.
— Пусть его пропадает! Мы найдем аль-Мадара без него. Мы его догоним.
— На каких лошадях?
— Шкура кривого дьявола! На наших, конечно, — заорал Бассо. — Ты, кажется, с ума сошел!
— Вот ты иди посмотри, что наделал этот пес бедуин.
— Рибо, ты меня пугаешь?
— Я тебе говорю: посмотри на наших лошадей.
Сержант колебался, испуганный словами, предвещавшими какое-то большое несчастье, потом бросился к животным.
Целый поток самых ужасных ругательств раздался среди ночи. Бассо рвал на себе волосы.
— Ах, мошенник! — кричал он, нанося себе удары кулаком по голове. — Убил у нас трех лошадей! Каторжный! А я еще доверял ему! Все, что ли, в заговоре? Кабилы и сенусси, и бедуины — все покровительствуют этому венгерскому псу! А награда исчезает из глаз! Будь ты проклят, хромой черт и все хвосты твои!
— Я ведь предупреждал тебя, что опасно доверяться этим разбойникам, — сказал Рибо.
— Не мог я думать, что они уж до такой степени мошенники…
— А теперь, что нам делать теперь?
— Меня спрашиваешь? Шкура хромого дьявола! Я хочу догнать аль-Мадара и убедиться собственными глазами, с ним ли граф и тосканец.
— Как же мы догоним его без трех лошадей?
— Рано или поздно, а мы доберемся до этого аль-Мадара!
— Где мы найдем его?
— Мы поедем вдоль подошвы Атласа.
— Как хочешь
— Ты сомневаешься?
— Я думаю, приятель, что они все время надувают нас.
— Дело кончится тем, что я застрелю как собаку милого аль-Мадара, если он одурачил меня У меня есть разрешение, а бедуином меньше или больше, это не важно. Ну, ребята, убирайте палатки и садитесь по двое на самых крепких лошадей. Едем!
— Мошенник!
— Я мошенник?
— Негодяй бедуин!
— Это слишком!
— Ты преступил правила гостеприимства сынов пустыни, ты — сын бешеной собаки!
— Если ты не перестанешь, франджи, я с тебя сдеру шкуру. В моей власти тридцать послушных людей.
— Хоть бы у тебя, паршивый турка, их было сто, мне наплевать!
— Ты сказал — турка?
— Голова турки!
— Кафир, довольно!
— Нет, едок свинины!
— Как! Ты смеешь так называть магометанина? Где это ты видел, чтобы я ел свинину? Эта скотина годится только для неверных!
— Ты ешь ее потихоньку.
— Кто тебе это сказал?
— Известно, что бедуины только хвастают, что они мусульмане, а сами едят свинину.
— Это слишком!
— А еще едят змей.
— Довольно!
— А также саранчу и червяков. Хохот покрыл последние слова.
Люди аль-Мадара столпились около палатки, к кольям которой были крепко привязаны Энрике, граф и Афза, и потешались над ругательствами, которыми тосканец осыпал предателя
В то время как граф и Звезда Атласа казались внешне спокойными, почти покорными своей участи, впечатлительный адвокат, напротив, был в ярости из-за того, что его привязали, сделав беспомощным, и источал весь свой лексикон оскорблений в адрес бедуина.
Граф уговаривал его быть спокойнее, но он продолжал в том же духе.
— Кончил ты? — кричал аль-Мадар. — Мне пора спать, и я не люблю, чтобы меня беспокоили болтовней.
— А! Ты думаешь, что ты будешь храпеть спокойно этой ночью, растянувшись на мягком ковре, в то время как мы тут будем стоять связанные? — отвечал Энрике. — Я не дам тебе глаз закрыть ни на минуту!
— Я могу в конце концов потерять терпение, франджи!
— А я его уже потерял!
— Ты не знаешь, на что способен бедуин, когда его выведут из терпения
—Что еще? Неужели ты, кусок испорченного черного хлеба, осмелишься дотронуться до белого каравая? Ты слишком хвастаешься, мой милый!
Бедуин бросил на Энрике злобный взгляд и, дотронувшись до своего ятагана, закричал:
— Я тебе обрежу язык, если ты не замолчишь!
— А потом что? А где потом будет прятаться великий и грозный аль-Мадар? Не у белых, ибо они дорого заставят тебя заплатить за такую жестокость, хотя бы и совершенную над беглецом из бледа; не у сенусси, покровительством которых мы пользуемся; не у кабилов Атласа — наших друзей. Ты просто осел, великий сын пустыни.
Аль-Мадар, еще раз выругавшись, отвернулся, говоря:
— Реви ты, как дикий зверь, а я все же отлично высплюсь.
Сказав это, он вошел в палатку, и его люди последовали его примеру. Четыре бедуина, вооруженные до зубов, остались сторожить пленных. Сначала тосканец продолжал кричать, но заметив, что никто не слушает его, прекратил свои ругательства.
