Невдалеке послышался шорох осыпающегося щебня. Я выронил финку и схватился за гранату у пояса… Тихо…
Подождав немного, отстегиваю карабины лямок на груди, стаскиваю с левого плеча планшет. Пистолет на месте. Хорошо!
Снова слышится шорох. В дыму, где неясно вырисовывались причудливо изогнутые железные балки, я начал различать какие-то тени. В это время в лицо мне ударил луч прожектора. Неподалеку, выделяясь из хаотического гула, громко затрещали автоматные и пулеметные очереди. Свет скользнул и исчез, стрельба утихла. Прошла минута тишины. Опять!.. Опять тот же шорох. Глухо, неразборчиво прозвучала брошенная кем-то фраза.
Люди приближались. Что-то звякнуло, снова посыпался битый кирпич. Он падал куда-то вниз, как в пропасть, и будил гулкое эхо. Где же я? Неужели где-то высоко над землей? Я раскрыл глаза так, что от чрезмерного напряжения выступили слезы.
Шагах в десяти от меня вспыхнула спичка. Взволнованный возглас… Громко щелкнул поставленный на боевой взвод пистолет…
— Тутай, Стефек, тутай!.. Бач — спадохрон![18]
У меня отлегло от сердца: поляки!.. Да, но какие?..
— Кто вы? — с трудом произнес я, не узнавая собственного голоса.
Легко касаясь руками перекрытия, ко мне пробирался человек. За ним вынырнули из темноты еще двое.
— Стой, ни шагу! — хрипло выкрикнул я.
Люди остановились.
— Вы русский?
Не опуская пистолета, я сделал попытку привстать. В это время нас всех ослепил яркий свет. Я снова потерял сознание…
Когда открыл глаза, надо мной в тусклом багровом зареве висело серое предутреннее небо. Рядом, отброшенный силой взрыва, широко раскинув руки, лежал убитый поляк. Его одежда, скрюченные руки, лицо были покрыты слоем красной кирпичной пыли.
Новая группа людей появилась так неожиданно, что я не успел схватиться за оружие. Поздно было пробовать повернуться или встать. Я прикрыл веки и, незаметно осмотревшись вокруг, глазами нашел свой пистолет, отлетевший в сторону во время взрыва. Он упал в груду битого кирпича; слегка торчало только дуло, дотянуться до него было невозможно. Оставались нож и граната. Медленно начал я подтягивать руку к поясу…
Ко мне спокойно подходил молоденький польский офицер.
— Русский? — произнес он недоверчиво, глядя на мои погоны.
Не получив ответа, офицер пожал плечами, посмотрел на парашют и почему-то на небо. Потом бросил на меня еще один взгляд — на этот раз холодный и недоумевающий.
— Хм-м… Мне показалось, что это англичане сбрасывают груз…
— Так и есть, русский! — послышался за его спиной звонкий юношеский голос. — А вы, пане поручик, думали… Ха! Англичанин разве пойдет на риск!.. Не! Они груз и тот с большой высоты бросают, а чтобы…
Офицер нахмурился и, не поворачивая головы, бросил:
— Англичане, Юзеф, народ рассудительный — на верную гибель им идти незачем… — Он покрутил усики и снова поглядел на меня: — Интересно, как сюда попал этот русский? Может быть, выбросился с подбитого самолета?.. Кажется, он умер?
Молодой поляк, которого поручик называл Юзефом, опустился на одно колено и положил руку мне на грудь.
— Дышит! Жив русский летчик! — обрадованно воскликнул он, оглядываясь на товарищей, стоявших за офицером. Неловко ступая по кирпичам, те подошли и обступили меня.
Сделав вид, что только что очнулся, я открыл глаза и приподнял голову. Серые в рассветном сумраке лица тронула смутная улыбка, осторожные руки подняли меня. Я встал и тут только почувствовал боль в левой ноге — она подламывалась. Видно, ее здорово ушибло при взрыве, а возможно, это были последствия приземления. Левая рука была странно вывернута и распухла. Кто-то из окружающих сильно потянул ее и отпустил. Сустав стал на место. Но рука безжизненно повисла, и ее пришлось подвязать. Мое сознание работало как-то особенно отчетливо. По крайней мере я отметил про себя, что хотя и чувствую боль в черепе и шум в ушах, однако схватываю все окружающее с какой-то необыкновенной быстротой и четкостью. Только говорить не хотелось, вернее, это было слишком трудно, и я молчал.
Бережно поддерживая, повстанцы повели меня вниз по изуродованной лестнице разбитого снарядами дома. Юзеф нес мой шлем, найденный в кирпичах. Он заботливо отряхивал его, протирал очки и любовался ларингофонами.
Мне посчастливилось. Я мало пострадал, хотя и упал не на землю, а на разрушенный чердак шестиэтажного дома. Разрыв фашистской мины, убившей первого подошедшего ко мне поляка, только оглушил меня. Теперь оказавшиеся друзьями люди трогательно заботились обо мне. Будет ли так же счастлив Стенько?..
Когда мы опустились двумя этажами ниже, Юзеф остановился и сквозь пролом указал мне на соседнее здание. Это были развалины, которые, казалось, вот-вот сдует ветром.
— Гитлеровцы! — коротко произнес Юзеф.
Тут же засвистели пули. Пришлось немного переждать.
Я воспользовался остановкой, чтобы сказать Юзефу о сержанте Стенько. Как обрадовался Юзеф, услышав русскую речь! Он уже начал сомневаться, понимаю ли я его. Юзеф обещал немедленно снарядить группу на поиски «второго русского летчика».
Мы наконец спустились на улицу и сошли в подвал. Так я попал к варшавским повстанцам.
Несколько подвешенных к сводчатому потолку самодельных фонарей слабо боролись с темнотой, упорно подступавшей к нам из углов. В подвале было людно. Человек двадцать повстанцев окружили нас. Каждый старался протиснуться поближе. Они разглядывали мои погоны и перешептывались — должно быть, обсуждали, какой у меня «чин». Юзеф вышел и тут же вернулся со стулом. Вместе с Юзефом явился человек, в котором я сразу признал командира. Повстанцы с уважением расступились, пропуская его. Человек этот крепко сжал мою руку и долго держал ее своей сильной, но слегка дрожащей рукой.
— Майор Сенк, командир сводной группы Армии Людовой.
— Капитан Колосовский.[19]
Так это группа Армии Людовой! Ею руководит Польская рабочая партия. Как мне повезло!
Теперь я мог быть совершенно уверен в искренней дружбе окружавших меня людей. Но кто же Юзеф?.. Кто он? Я решил выяснить это немного позднее.
— Вашего товарища мы ищем, — сказал мне Сенк.
Пока медсестра, сняв с меня китель, перевязывала мне руку, я рассказал повстанцам, как советские и польские воины в упорных боях форсировали Вислу у Пилицы и южнее Сандомира, что на всех фронтах наш натиск усиливается, а гитлеровцы несут огромные потери. О себе сказал лишь, что я прибыл по заданию командующего фронтом.
