Беляев, все мысли которого с тех пор, как он встретился с Диной в Аллагабаде, были заняты исключительно тем, что делается в Бенаресе, вообще мало, как истый техник, интересовавшийся тайнами отвлечённых занятий, без особых возражений дал усадить себя на низенькую каменную скамью и с удовольствием прислонился к спинке, высеченной в толще скалы.
Доктор с Дорном отправились за фигурой в жёлтом колпаке.
Им пришлось спуститься на несколько ступеней вниз. Перед ними уходил далеко, очевидно, параллельно наружному фасаду скалы, длинный коридор, тускло, очень тускло освещённый бледными лучами, кое-где пробивающимися сверху из узких и не особенно длинных щелей в виде бойниц. Нужно было сравнительно долго привыкать к темноте, чтобы хотя с трудом различать предметы.
Внутренняя стена коридора, по-видимому, отгораживала от него жилые помещения. Но куда же выходили окна последних? Дорн, входя, обратил внимание на то, что отверстие ведёт внутрь приземистого гранитного откоса, обрывающегося на площадку скалистых отвесов, а дальше переходящего непосредственно в массив горы, прятавшейся на горизонте под белоснежной шапкой ледников.
Или, быть может, это кладовые, хранилища? Во всяком случае, даже при плохом освещении можно было различить в некоторых местах следы цементных швов, замуравливающих небольшими гранитными кубиками низенькое отверстие, которое могло бы служить, пожалуй, дверью для низкого или сильно согнувшегося человека.
Но что особенно и сразу привлекло внимание Дорна — это маленькие круглые отверстия, в которые могла пролезть лишь рука, черневшие там и сям в толще стены и делавшие её похожей на ряд тесно сдвинутых скворечен. Сходство увеличилось ещё тем, что под отверстиями был высечен небольшой выступ-полочка.
Дорн с изумлением, подойдя ближе, убедился, что на одной из таких полок стоит плоская микроскопическая чашечка с остатками риса… С удивлением, смешанным с ужасом, он молча обернулся к доктору.
— Да, — тихо ответил тот на его молчаливый вопрос. — Там люди.
— Что вы говорите?
— Да! — повторил учёный. — Вы видели дверь, налево от той, куда мы вошли? Там вы увидали бы и двери в стенах. Там ученики и посвящённые самых низких степеней выдерживают свои первые испытания, начиная с шести недель и до трёх лет… Потом их выпускают, и от их доброй воли зависит, продолжать ли своё заключение или идти по другому пути совершенствования, или даже совершенно оставить братство «жёлтых колпаков»… А здесь… — доктор на минуту умолк. — Здесь находятся посвящённые высших степеней, избравшие созерцательный путь совершенствования и никогда, слышите, никогда, до самой смерти не покидающие этих келий, в которых царит абсолютная темнота и не доходят звуки.
Дорн почувствовал, как у него ослабели от волнения ноги.
— Выхода отсюда нет! — продолжал доктор. — Если бы замурованный и хотел этого со временем, замуровавшие его не пустят, разве лишь в том случае, если особым способом получат указание от тех, кого никто не видал, но которые существуют и… живут не особенно далеко отсюда. Но это бывает редко, страшно редко. И к тому же, — голос доктора странно дрогнул, — допущенное для текущего полувека освобождение очередного замурованного не так давно уже состоялось. Что бы вы сказали, если бы кто-нибудь стал уверять вас, что стоящий рядом с вами человек провёл в одной из таких скворечен безвыходно одиннадцать лет… долгих лет?
Дорн с уверенным ужасом отодвинулся от доктора.
— Я бы… не поверил этому! — ответил он глухо.
Доктор тихо усмехнулся.
— Я и теперь, простите, не верю, что здесь, за стеной, находится кто-нибудь! — прибавил Дорн угрюмо. — Просто монахи мистифицируют легковерных фанатиков всей этой декорацией.
Доктор молча пристально поглядел на него, потом подошёл к одному из отверстий и ногтем поскрёб по гранитной полочке.
Несколько минут ничего не было видно. Потом чёрный глаз отдушины потускнел, из него что-то высовывалось… что-то серое, похожее на большого мышонка… Дорн, в ужасе отскочивший в первую минуту к противоположной стене, пересилив страх и чувствуя, как сердце его сдавливает словно холодная рука, приблизился к отдушине.
Оттуда медленно, робким, неуверенным движением высовывалась иссохшая маленькая рука, обтянутая серой плотной перчаткой. Только рука… Слабыми, трепетными движениями ощупала она полочку возле отверстия, всё время дрожа мелкой бессильной дрожью, дрожа, пошевелила пальцами в воздухе и так же бесшумно и медленно, осторожно втягивая дрожащую кисть, спряталась снова…
— Ну? — выронил доктор.
— Уйдёмте!.. Ради Бога, уйдёмте отсюда! — полный дикого ужаса, перехватившего ему горло, прохрипел Дорн, опрометью бросаясь к выходу.
Они телеграфировали из Панты о своём возвращении в усадьбу доктора, и на станции их ждал уже автомобиль со знакомым скуластым чёрноволосым шофёром-тибетцем, на которого Дорн смотрел теперь совершенно новыми глазами, с особым интересом. Ему уже чудилось, что головастый Желюг Ши только что сбежал из ужасной пещеры с её страшными скворечнями.
Доктор приветливо поздоровался с тибетцем и обменялся с ним несколькими фразами.
— Желюг Ши говорит, что у нас всё благополучно! — обратился он к своим спутникам. — Джемма всё время гостила у Сметаниных, и он только сейчас свёз её на машине в наше бунгало, чтобы приготовить всё к нашему приезду. Не бойтесь, Дорн! — кинул он в сторону Дорна, испуганно вздрогнувшего. — Дина Николаевна отпустила с ней свою горничную. Вы знаете Кани-Помле? Она бойкая девчонка. Ни себя, ни Джемму в обиду не даст. Садитесь. Сначала мы завезём нашего пациента к его Пенелопе, которая, судя по рассказу Желюг Ши, выдержала целую баталию с миссис Понсонби и ещё какой-то старой дамой из-за того, что хотела обязательно сама ехать встречать вас. Нельзя! Schoking! Ну, Желюг Ши, двигайся!
Высадив Беляева у подъезда сметанинского дома и со смехом проследив, как он, забыв свою слабость, прыгая сразу через три клумбы, словно мальчишка, помчался к веранде, приятели повернули к береговой аллее и через двадцать минут свернули в переулок, к знакомой калитке.
— Ну, что ж вы не скачете, как Беляев? — улыбнулся доктор, видя, как Дорн, с усиленно серьёзным видом желая показать, что он вовсе не торопится, медленно вылезал из автомобиля.
— Гм!.. Куда ж, собственно, торопиться?.. Мы ведь, того… домой приехали, — с видом разочарованного спокойствия покашливал угрюмый студент; но слышно было, как срывается у него от волнения голос и нетерпеливо просится вперёд вся его длинная жилистая фигура.
