меня немало удивило, что он, потрясая мою руку, задал риторический вопрос, назвав меня по имени: «Как дела, Поль? Работаешь?» «А? Да», — ответил я и поспешил к Команданте. Секретарша шефа сразу мне сказала, что меня ждут, и показала на дверь. Все эти мелкие события, как то: приветствия личного водителя, знания меня по имени помощником, нетерпеливое ожидание меня в кабинете, — по отдельности ничего не значили, но все вместе создавали впечатление особого отношения к моей персоне. Наверное, мне всё это кажется. Через секунду, как раз додумав предыдущую мысль, я предстал перед Команданте. Я приготовился услышать слова о моей некомпетентности и неработоспособности.
— Здравствуйте, шеф, — сказал я не своим голосом.
— Здравствуй, Павел, — ответил шеф со знакомым акцентом, не поднимая глаз от бумаг.
Я стоял и ждал, потом украдкой глянул на стену из множества небольших мониторов, посредством которых Команданте наблюдал за жизнью всего суда. Наконец шеф оторвался от бумаги, смерил меня долгим взглядом поверх очков, снял очки и положил их в футляр, начал тереть глаза, перестал тереть глаза, снова сфокусировал взгляд на мне и проговорил:
— Ты же вроде, водитель?..
Конец первой части
Часть II
Not
guilty
Всё что возможно — происходит;
возможно только то, что происходит
Ф. Кафка
Глава от рассказчика
Я-то знаю, что самые интересные истории — это истории нерассказанные. Получается, что эта история, состоящая (как и все истории) из нескольких крупных историй и множества совсем мелких историй — не самая интересная. Пусть так. Цепь событий и взгляд на эти события участников и свидетелей этих самых событий, а также взгляд под другим углом на события их участников и свидетелей — вот что такое история в объёмном взгляде на неё. Из этого следует, что во времени и пространстве события присутствуют в очень большой концентрации. Ещё я бы не стала умалять роль рассказчика. Хороший рассказчик должен уметь из тривиального набора событий сотворить Историю, да ещё и навязать читателю определённые мысли, да так, чтобы читатель думал, что это его собственные выводы; то же самое можно сказать о симпатиях и антипатиях к героям Истории.
Я считаю, что слово «писатель» должно быть заменено на слово «рассказчик», когда дело касается пересказа подлинной истории. Некоторые писатели говорили про себя, что они рассказчики, но они имели в виду только то, что пишут в своих книгах о событиях, происходивших непосредственно с ними. Хемингуэй тоже был рассказчиком своих историй.
Я же представляю себе «рассказчика», который пишет обо всем, о чём может написать, который компилирует и интерпретирует события. Я-то знаю, что самые интересные истории — это истории нерассказанные. Теперь знаю.
Глава 1
Двадцать первое января две тысячи двенадцатого, суббота. Московское время — девять часов утра. Город заморожен как десна перед удалением зуба. Из всех тёплых щелей валит пар. Мы с Тони едем по центру города в сторону промзоны и молчим. Я стараюсь приободрить себя мыслью о том, что вот уже целую неделю эксплуатирую новенькую иномарку ценой почти в миллион рублей, а в свидетельстве о регистрации транспортного средства и в паспорте технического средства записаны мои данные, но мысль упорно не фиксируется на приятных моментах бытия, а уводит моё воображение в какие-то устрашающие допущения. Тони в очередной раз вдыхает воздух для того, чтобы что-то сказать, но выдыхает не проронив ни слова. В районе колхозного рынка перед нами возникает огромный чёрный джип Мерседес. Я смотрю на буквы на его номере — «рак». Говорю Антону: «Неплохо зарабатываю онкологи». Антон с секунду фиксирует внимание на объекте, затем реагирует на шутку. «Это не онколог, это хачик с колхозного рынка», — монотонно произносит он. И действительно, — на следующем светофоре джип сворачивает к рынку. Отупение достигает пика. «Покурим?» — предлагаю я. «Ты же не хотел прокуривать новую машину», — вспоминает Тони. «Ладно, уж…» Мы закуриваем. Я пробую сменить настроение и представляю себе, что мы едем не по обледенелой Казани, а по какому-нибудь Северному Штату Америки. Типа, знаете, какой-то городок из которого все стараются выбраться. Я пытаюсь вспомнить один из американских фильмов, в котором действие происходит в маленьком городке в северном штате. Кое-что приходит на ум, названий я вспомнить не могу, но сюжет припоминаю. Настроение всегда улучшается, когда, как в детстве, начинаешь играть с реальностью.
Был не менее действенный способ почувствовать себя лучше, — на очередном светофоре я перевёл взгляд на Антона и подумал: «Как замечательно, что у меня есть друг, — человек с которым просто хорошо находится рядом; и что бы ни делал этот сукин сын, мне всегда будет казаться, что это самое правильное действие на свете. Я готов отдать свою никчёмную жизнь за твою никчёмную жизнь и не чувствовать себя при этом дураком». Антон поймал мой взгляд и понял всё.
— Не буду больше пить это дурацкое молоко, — пердёж уже достал, — начал, было, разговор Тони.
— Мне-то не рассказывай!.. Я на днях кофе с молоком попил. Три раза по сорок минут пожалел!..
Зазвонил телефон. Я не сразу понял, что это мой, так как вместе с машиной, купил Айфон и ещё не привык к новому звонку, а чтобы поставить свою мелодию на этот аппарат нужно такие танцы с бубнами устраивать… Сэкономил на литых дисках — всё равно в одну прекрасную ночь их бы украли — и купил Айфон, — поддался всеобщему помешательству. Нет, мне действительно был нужен телефон, мой старый работал через раз и то, если взобраться на ель… Такие дела в общем.
— Ты ответишь или мне подойти? — Тони взял моё «Яблоко» с полочки около рукоятки АКП.
— Это Марат Раисович. Сейчас опять в душу без мыла начнёт лезть, — я взял телефон из рук Тони.
Провожу пальцем по экрану: «Да, Марат Раисович. Хаерле ирте. (Что означает «доброе утро» на местном наречии)». На том конце: «Привет-привет, улым (что означает «мальчик или сынок»). Ты уже проснулся? Едешь по делам?»
— Конечно, Марат Раисович, как велели — сначала на «чеки», потом снова на «чеки», потом на «массаж». Потом к вам.
— Выспался хоть немного? — продолжил нежный допрос Раисович.
— Ну, разве что немного… — я кинул взгляд на Тони.
— Давай-давай, работай.
Раисович положил трубку.
— Меня пугает эта его псевдоотеческая квазизаинтересованность моим благополучием, по мне так лучше «вежливое хамство», — сказал я Антону.
Тони понимающе кивает головой.
— Зацени музыку. — Говорю я и включаю свой старенький четырёхгигабайтный айпод, который подключен напрямую к аудиосистеме автомобиля.
«You call us hoods and say we've gone mad
'Cause we feel so good
