— Они верные, смелые, преданные. Господин Андре сформировал отличный корпус. К нам все время прибывают и прибывают новички. Дня не проходит, чтобы кто-то не явился с вестью, что они только и ждут сигнала.
— Если так и дальше пойдет, недели через две вспыхнет восстание… Послушай! А где же господин Андре?
— В большой хижине. У них там военный совет с Тумонгон-Унопати…
— Знаешь, ты с каждым днем удивляешь меня все больше!
— Чем это? — улыбаясь, спросил Фрике.
— Общаясь с даяками, ты уже не только понимаешь их, но и можешь говорить на местном наречии.
— Нет занятия приятнее, чем с утра до вечера упражняться в произношении. Постепенно, сам того не замечая, все чаще и чаще переходишь с французского на язык даяков.
— Это точно. Я тоже начинаю понимать, что говорится вокруг. Впрочем, хватит болтать. Пора приниматься за дело. Займемся нашим арсеналом…
Закончив разговор, Пьер принялся, напевая вполголоса матросскую песенку, перезаряжать оружие. Он работал с необыкновенной тщательностью и усердием, свойственными, наверное, только матросам. Старательно засыпал порох, точно отмеряя необходимое количество и ворча на Фрике:
— Послушай! Я ведь говорил, не болтай без умолку, а лучше следи за тем, что делаешь. У меня уже все готово, а ты все еще возишься.
Устройство, над которым трудился Фрике, было предельно просто: бамбуковый вертикальный цилиндр высотой в один метр и диаметром в пятнадцать сантиметров с поршнем внутри, в нижней части цилиндра глиняная трубка в виде сопла три фута длиной. Вот и все. Но бедняга Фрике, обливаясь потом, мудрил над аппаратом.
— Наконец-то! Готово. Теперь пора, — произнес он, притащив железный котелок с расплавленным металлом. — Ничего не стоит отлить три сотни пуль. Мы заполним наши патронташи в два счета. Даже запаса не понадобится.
— Гениальная выдумка! Эти патроны нам здорово послужат… Послушай, держу пари, что наши друзья отправились на охоту и принесут малайские головы.
Друзья не ошиблись. Радостными криками встретила деревня группу даяков, показавшихся на поляне, посреди которой и раскинулась Котта — укрепленное поселение. Туземцы построили великолепную крепость: разбить ее могла лишь пушка. Представьте себе, читатель, высокий частокол, сложенный из бревен железного дерева длиной приблизительно метров в десять, глубоко вкопанный в землю и с внутренней стороны укрепленный вторым рядом бревен длиной метра в четыре. Даже пожар не мог справиться с неприступной изгородью. В ней были просверлены бойницы, возле каждой висели заранее приготовленные арбалеты и сарбаканы с отравленными стрелами.
Рядом с высокими бревнами возвышались колья, увенчанные выточенными из дерева фигурами птиц-носорогов. В клюве у птиц виднелись человеческие головы, одни абсолютно разложившиеся, другие высохшие, словно мумии. У каждого зловещего трофея вместо глаз были вставлены белые, закрученные спиралью раковины.
Внутри цитадели ее защитники воздвигли причудливо вырезанных идолов. Сложность орнамента говорила скорее об усердии его создателей, чем об их художественном вкусе. В самом центре, окруженном частоколом и оградой из идолов, на пятиметровых сваях возвышались хижины соединенные между собой дощатыми переходами. Независимые даяки с острова Борнео в этом смысле были похожи на всех жителей Океании, жилища которых всегда приподняты над землей.
Внизу шлепали по грязи, переругивались, пищали, блеяли, шипели домашние животные и птицы; козы, буйволы, куры, собаки, кошки, свиньи кишмя кишели в этом болоте, великолепно плодясь и размножаясь. В случае осады они становились ценным подспорьем, составляя вместе с запасаемым в изобилии рисом рацион жителей крепости.
Всюду росли высокие фруктовые деревья. Кроны их смыкались в вышине и образовывали живой покров, приносивший вкусные, ароматные плоды: кокосы, бананы, цитрусовые, саго, гарцинии[197], хлебные деревья…
Пьер и Фрике, оставив на минутку свою работу, направились к маленькой потайной дверце, что служила входом пришедшим в крепость.
Прибывшие шагали по деревне с видом триумфаторов, и на всем их пути мужчины, женщины и даже маленькие дети что есть мочи кричали «Нгаяус!». Их было человек двадцать, вооруженных острыми пиками, бамбуковыми прутьями и саблями, с помощью которых эти молодцы с одного маху сносили головы врагам.
По случаю торжественного прибытия победители украсили свои костюмы с неимоверной пышностью: у одних шея и грудь были сплошь покрыты ожерельями из стекляшек; у других — из раковин, тигриных или медвежьих зубов; на ногах по колено и на руках по локоть — яркие медные браслеты. Некоторые надели на руку всего лишь один браслет, искусно сделанный из белой раковины и представлявший для дикарей неописуемую ценность. Так некоторые из наших модниц, якобы свысока смотрящих на суету вокруг драгоценностей и туалетов, однажды вдруг появляются в обществе в бриллиантовом колье стоимостью в целое состояние. Мочки ушей украшались латунными кольцами. На головах — колпаки из ярко красной ткани, с прикрепленными к ней стекляшками, перламутром, латунными бляшками и красивыми перьями. В остальном костюмы ограничивались ситцевым лоскутком, закрывавшим бедра и лишь едва скрывавшим наготу. У всех на шеях позвякивали массивные колье из человеческих зубов, что являлось здесь знаком отличия.
— Нгаяус!.. Нгаяус!.. — кричали встречавшие и стучали по барабанам в такт шагам триумфаторов.
Нгаяус — это небольшие отряды по пять — десять, в крайнем случае пятнадцать человек, ведущие партизанскую войну. Вольные стрелки здешних непроходимых лесов примерно на неделю покидают деревню; нападая на уединенные поселения, они уничтожают урожай, сжигают жилища, отрубают головы мужчинам и уводят в рабство женщин и детей.
Это вовсе не бандиты, как можно подумать. Наоборот, они свято чтут закон и нападают лишь на те племена, с которыми враждуют. Здесь нет места грабежу и мародерству. Единственное, что приносят воины домой после таких походов, — это победа. Обычно подобные набеги туземцы предпринимают с целью кровной мести. Быть может, это лучше и честнее, чем войны цивилизованных людей, опустошающие целые государства, уничтожающие целые народы?
Походы, которым в этих местах дали название «сарах», очень популярны среди даяков, и каждый воин не мыслит себе возвращение с позором. Только победа, только триумф!
Похоже, что на сей раз сарах оказался удачным. Маленькие плетеные корзинки, служившие даякам для переноски отрубленных голов, оставляли за собой красные кровавые следы на траве. Возвращение воинов стало настоящим праздником. Навстречу вышел базир[198] — шаман племени, он мерно бил в барабан, ведя за собой десятерых баядерок[199], облаченных в богато украшенные жемчугом и золотом одежды. Каждая выкрикивала что-то невнятное, толпившиеся тут же животные блеяли и ревели в ответ, так что какофония получилась ужасная.
