— А если откажусь?..
— Я прострелю тебе голову! — выхватив револьвер, вскричал синьор Пизани.
— Исключено! — послышался насмешливый голос.
Дверь спальни отворилась, и на пороге появился человек среднего роста, со сверкающими глазами на невероятно бледном лице, с иссиня-черными волосами и бородой. Особенно же обращал на себя внимание зеленый тюрбан на его голове.
— Хозяин повсюду! Хозяин все видит! — вдохновенно проговорил метис, который и бровью не повел под дулом револьвера.
Пизани понял, что проиграл, но он был решительным человеком и, ни секунды не колеблясь, выстрелил в метиса, — пуля разнесла ему череп, мозги забрызгали стены и покрывало. Пока тело сползало вниз по дивану, убийца направил револьвер на человека в зеленом тюрбане и выстрелил прямо в грудь.
— Наконец-то моя цепь разрублена! — проговорил он тоном победителя.
— Пока нет! — ответил незнакомец, чье лицо, еще более бледное, чем в момент появления, показалось из облака порохового дыма.
Потрясенный Пизани, преодолевая страх, все же попытался выстрелить в третий раз, но не успел; неуязвимый гость молнией кинулся к дивану и мертвой хваткой сжал руку, державшую револьвер. Итальянцу пришлось отступить перед явно превосходящим его во всех отношениях противником.
— Дурак! Стрелять надо в голову. Эта шутка будет тебе дорого стоить.
Выстрелы привлекли внимание экипажа, и несколько человек появились у двери. Среди них выделялся огромным ростом механик-американец.
— Джим! — обратился к нему незнакомец.
— Я здесь, хозяин! — ответил тот с уважением, которое странно контрастировало с его обычной суровостью.
— Возьми-ка этого джентльмена. Свяжи его, но так, чтобы был цел и невредим… Чудесно! Теперь положи на диван и возвращайся к своим обязанностям.
— Есть, хозяин.
— Когда машина будет готова?
— Через четверть часа, хозяин. Топка уже зажжена.
— У тебя достаточно дров, чтобы эта посудина дошла без угля до Баламбангана?
— Да, хозяин.
— Хорошо. Скажешь мне, когда будешь готов.
— Есть, хозяин.
Механик собрался было уходить, но незнакомец жестом остановил его, пригласив войти в спальню, посреди которой стоял большой сундук, полный золотых монет.
Джим, держа в руке свою фуражку, молча стоял над сундуком, не в силах отвести взора от золота.
— Можешь взять!
— Хозяин!..
— Поторопись! Набери полную каскетку, и дело с концом. Позови боцмана, пусть он оттащит сундук на палубу и разделит содержимое поровну между всеми, кто есть на борту.
Покончив с этим, незнакомец остался наедине со связанным по рукам и ногам незадачливым синьором Пизани.
— Теперь мы вдвоем, милейший… Вы многим мне обязаны, не так ли? Бесполезно напоминать, что я снял вас с якорной цепи (помнится, она сильно сжимала вам горло). К чему говорить, что благодаря мне вы стали бы богатым, как набоб[194], и могущественным, как султан. От вас требовалось лишь подчинение, лишь безоговорочная поддержка в момент, после которого каждый из нас пошел бы своей дорогой и смог бы насладиться всеми радостями жизни… Разве я нарушал когда-либо свои обязанности? Разве забирал себе слишком много, когда выпадал случай хорошенько поживиться? Разве сегодня вы не богаты? Разве завтра вас не ожидало могущество? И разве не умел я уберегать своих друзей от опасности? А это, скажу откровенно, порой стоило очень и очень недешево. С вашей почтенной внешностью можно было спокойно и достойно жить в том обществе, из которого нынче мы сосем кровь. Разве вы, грязные малайцы, не стали настоящими джентльменами?.. Но не забывайте, что всем руковожу один я, я — хозяин, я — король ночи!
Раджа Брук сумел получить княжество, объявив войну малайским пиратам. Простак! Когда он добился мира в архипелаге, ему, словно кость, бросили Саравак. К счастью, англичанин ошибся. Он не знал, что в душе каждого малайца дремлет разбойник, и вместо того, чтобы бороться с ними не на жизнь, а на смерть, их нужно объединить.
Человек, который сможет держать в повиновении этих негодяев, будет могущественнее самого султана. Наступит день, он станет богом, он будет управлять морскими пиратами, как некогда цезари управляли Римской империей. Час этот близок. Скоро король морей станет султаном Борнео.
Пизани, я сохраню за тобой имя, под которым сделал из тебя человека. Пизани, ты прощен. Помни, что говорил Идрис[195],— я везде, я все вижу и все слышу. Вот приказ: ты должен отплыть. А когда запасешься углем, откроешь конверт. Не буду ничего обещать, но и угрожать тоже не буду. Подчиняйся мне.
Незнакомец снял со стены кинжал, разрезал веревки, связывавшие капитана, открыл дверь спальни и исчез. Пизани с трудом поднялся, шатаясь, словно пьяный. Стук в дверь вернул его к реальности.
— Войдите! — глухо отозвался он.
На пороге появился Джим Кеннеди.
— В чем дело, Джим?
— Капитан… машина… можно заводить…
— Заводите.
Джим Кеннеди вышел, спрашивая себя, не приснилось ли ему все происшедшее? Пизани медленно прошел через столовую и заглянул в спальню. Комната была пуста.
Фрике и Пьер становятся полиглотами. — Изготовление патронов. — Деревня. — Возвращение партизан. — Зловещие трофеи. — Священное дерево. — Спроси оракула[196].— Не стоит приносить в жертву человека, если его можно заменить кабаном. — Меткий стрелок. — Пленники. — Тумонгон-Унопати. — Малайские пушки. — Легенда о слоне и дикобразе. — Всесокрушающие пули.
— Ну, Пьер, как тебе наши милые и гостеприимные хозяева? Взгляни на Мажесте, он чувствует себя словно рыба в воде, особенно с тех пор, как стал любимчиком даяков. В этой деревне его любят все: старики и дети, женщины и мужчины… Что ты думаешь о здешней жизни?
— Наше теперешнее положение можно сравнить лишь с жизнью матроса, сошедшего на берег после трехлетнего плавания.
— И то правда! Раньше я и представить себе не мог что посреди леса, в каком-то затерянном краю, можно так чудесно проводить время.
— Да уж. Но милые даяки, гостеприимные и доброжелательные по отношению к друзьям, пожалуй, ни секунды не помедлят, если придется разрубить пополам какого-нибудь малайского бандита.
— Они верные, смелые, преданные. Господин Андре сформировал отличный корпус. К нам все время прибывают и прибывают новички. Дня не проходит, чтобы кто-то не явился с вестью, что они только и ждут сигнала.
— Если так и дальше пойдет, недели через две вспыхнет восстание… Послушай! А где же господин Андре?
