Он коротко усмехнулся, кончики пальцев легко приподняли переплет, явно из легкого металла.
Я вытянул шею, страницы желтоватой бумаги, хотя это вряд ли бумага, заполнены значками в странном порядке, который показался хаосом, потом я уловил некие законы, хотя расположены не линейно, не столбиками, и даже не по кругу, а словно бы у переписчика рука двигалась то как шахматный конь, то по диагонали, пока не упиралась в обрез, а оттуда прыгала по закону «угол падения равен углу отражения»…
Ничего общего с тем, чем пользуется человек, книга не просто древняя, а непонятно, что это вообще, но странное чувство зудит в крови и отдается в мозгах, что хоть значки и слишком просты, хотя нигде не повторяются, во всяком случае пока еще не заметил, а такое богатство говорит о несметных возможностях этой письменности, если это письменность…
Но все-таки растущая и вроде бы ни на чем не основанная уверенность, что я вроде бы понимаю, хотя еще и не понимаю, что понимаю, крепнет, и я все всматривался, потом с позволения аббата перевернул страницу, затем еще и еще.
Возможно, это любовный роман, но могут быть и подробные инструкции, как построить портал в другую галактику. Все может быть, а значки могут оказаться как буквами, так и рунами, иероглифами или математическими формулами.
Он внимательно наблюдал за моим лицом. Мне показалось, что даже дыхание иногда придерживает, чтобы не мешать, настолько я, наверное, сосредотачивался, но время текло, я только всматривался, наконец он проронил негромко:
— Вижу, ты что-то узнаешь.
— Нет, — ответил я честно, — ничего не узнаю. Но так близко!.. Что-то крутится в голове, вот-вот проклюнется, но пока это вот обидное ощущение, что уже понял, только никак не пойму, что же понял.
— Жаль, — произнес он с заметным разочарованием. — Что-то мне подсказывало, что ты эти значки видел… Или увидишь? Эх, возраст, все путается в голове… Иногда что-то вроде бы вспомнишь, а потом оказывается, через несколько лет в это самое вляпываешься… Хорошо, брат паладин, ты посмотрел и запомнил, вижу по твоему лицу. У тебя хорошая память, верно?..
— Не жалуюсь, — ответил я скромно, как положено христианину, тем более монаху.
— Тогда тебе это пригодится.
— Может быть, — сказал я, — когда-то и.
Он протянул руку, я поцеловал с поклоном.
— Спасибо, святой отец.
За дверью переминаются с ноги на ногу отец Леклерк и брат Гвальберт. Сразу прервали разговор на полуслове и бросились ко мне.
— Ну?
Я прошел чуть, еще не придумав, что сказать, хлопнул себя ладонью по лбу. В последнее время этот жест мне начинает удаваться все лучше, словно озарения пошли одни за другим, как гуси к озеру.
— Стоп-стоп… Однажды я побывал у одного аскета…
Леклерк спросил настороженно:
— Это ты к чему?
— Да все о Маркусе, — ответил я со злостью. — О чем бы ни думал, он постоянно влезает. А тот аскет, говорят, знает все на свете.
— И как победить Маркуса — знает? — спросил брат Гвальберт живо.
— Об этом я и подумал, — признался я.
Леклерк усомнился:
— Неужели такие существуют?
— Возможно, — ответил я уклончиво. — За четыре тысячи лет жизни, наверное, можно чему-то научиться.
— Четыре тысячи, — проговорил он шепотом. — Это же сколько у него грехов…
Я пробормотал:
— Главное, баланс, а не количество того или иного, но… не хочу вдаваться в дискуссии, а то вдруг стану умным. Ехать надо, а не умничать! А то кто знает, вдруг пятую тысячу не осилит…
Они разом остановились у выхода во двор, это показалось странным, потом я вспомнил, что многие из монахов просто не могут покидать Храм, не имеют права, что ли, или не права не имеют, а что-то другое, более серьезное.
Из будочки у ворот вышел Жак, огромный и улыбающийся.
— Что, досталось?
Голос его звучал дружелюбно, словно вдвоем противостоим тем ханжам от религии, но я человек осторожный, повернулся к Леклерку и Гвальберту, помахал им рукой, затем сказал Жаку предельно уклончиво:
— Привет, Жак. В смысле, здравствуй… и, увы, прощай.
Он спросил с интересом:
— Что так быстро? Словно бежишь. Или в самом деле ловят?
— Меня поймать не просто, — ответил я с намеком. — Открывай.
Он посмотрел хитро.
— А сквозь ворота не можешь? А то возиться, открывать…
— Сквозь ворота? — изумился я. — Я что, привидение?
Он ухмыльнулся, неспешно вытащил бревно из железных петель, толчком ноги распахнул калитку в воротах.
Я пригнулся в узком проеме, подмывает удивить, перекинуться птером и лихо взмыть в небеса, знай наших, но скорбно вздохнул и пошел быстрым шагом.
Место я помню, только на этот раз полет начал с другой точки, однако быстро сделал необходимые поправки на стороны света и пошел усиленно махать крыльями.
Черные мертвые деревья внушают страх, хотя я только прикидываюсь тонко чувствующим, даже вру, что люблю поэзию. Настоящего тонкошкурого уже продирал бы не просто страх, а черный ужас.
Я высматривал сверху знакомые места, они казались даже больше знакомыми, чем ожидал: снег покрывает эту часть леса так уверенно, словно сейчас середина зимы.
И вообще в прошлый раз было пусть не лето, но снега поменьше, черные деревья не были облеплены вот так, за что только и цепляется, там же стволы и ветви, потерявшие кору, не просто отполированные, но и будто покрыты лаком…
Избушку не заметил бы под снегом, ее почти совсем завалило, отыскал только по ручью, что почему-то отказывается замерзать, хотя по краям и торчат острые, как ножи, льдинки.
Холодный снег ожег голые перепончатые лапы, я поспешно перетек в личину человека и почти бегом направился к избушке.
Дверь открылась без скрипа, навстречу пахнуло теплом, что удивило, в прошлый раз было холоднее намного. В дальнем углу за колченогим столом согнулся мужчина в звериных шкурах, оглянулся на шорох моих шагов, всмотрелся, не поднимаясь.
— А-а-а, — произнес он без выражения, — тот самый, который… Ну как? Похоже, что-то да удалось?
— Удалось все, — ответил я бодро.
Он указал на старую лавку в стороне, я подтащил ее поближе к столу и сел, всматриваясь в лицо аскета, странно помолодевшее и с живыми блестящими глазами.
— Удалось убить бессмертного? — переспросил он с недоверием.
Я небрежно пожал плечами.
— Все мы бессмертны! Пока не умираем.
— Но он…
— Лехко, — ответил я и, предупреждая новый вопрос, сказал с нажимом: — Но сейчас у меня задача еще важнее и неотложнее. Что ты знаешь о Маркусе?.. Да-да, том самом, что сотрет все с лица земли и убьет всех, кто не успеет спрятаться, и почти всех, кто спрячется!
