— Я не понимаю…
Сигурд не отвечал девушке и не смотрел в её сторону. Его взгляд был прикован к пламени разгоревшегося огня. Немного помолчав, он продолжил говорить, делая паузы между словами, чтобы отдохнуть. Его глаза затуманились, словно он вспоминал что-то давно забытое:
— Один хочет, чтобы я рассказал тебе о том, что я вижу и что я помню. Тебя я помню рождённой за гранью настоящего, пришедшую к нам из одного из девяти миров и девяти корней ясеня, которого мы знаем по имени Иггдрасиль, это древо омытое влагою мутной, зеленеющее вечно над источником Урд, который прозрачен и чист. Ты хочешь вернуться в свой мир, однако, он уже изменился, как меняется всё вечное, неподвластное воле жителей Мидгарда. Как и предвещали вещие норны, мир становится враждебен и наш золотой век заканчивается. С его окончанием жажда наживы проникнет в сердца людей, и они будут убивать и обманывать друг друга ради золота. Имена героев уже забываются и стираются из памяти и истории священных родов, однако снова вечность изменится и люди попытаются снова обрести своё счастье. Наших богов тоже постигнет такая участь, когда и они начнут проливать кровь и нарушать свои клятвы, и эта война будет продолжаться много лет и закончится гибелью богов. Их дети, и те из них, кто не повинен в убийствах и клятвопреступлениях, останутся в живых и будут править новым миром, который возникнет после гибели старого. В этом мире, где ты родилась и жила, правят потомки богов, однако, и они не вечны, поскольку молодость их не наделила ни опытом, ни мудростью.
Он умолк, и некоторое время было слышно потрескивание костра и шум поднявшегося ветра в кронах деревьев. Перед глазами Вики на мгновение показалась картинка, когда в рассветных лучах солнца поднявшийся с земли снег закружился над полями, превращаясь в серебристо-розовую пыль. Тем временем, взгляд Сигурда прояснился, и он продолжил:
— Я хотел, но не понимал, что на самом деле желал выпить с тобой свадебного эля перед всеми свидетелями, а не смотреть, как ты работаешь и стираешь в ледяной реке мои вещи. Я хотел сделать тебя свободной, чтобы каждое утро ты, замерзая, не пыталась развести потухший огонь в очаге из заледеневших поленьев. Я хотел любить тебя, но моя гордость не позволяла мне освободить тебя хотя бы от того, чтобы ты наливала пиво моим воинам, которые считали тебя вещью, несмотря на то, что я запретил прикасаться к тебе. Я привозил тебе украшения, но не видел, что у тебя нет нарядных платьев, чтобы надеть их. Я никогда не думал о тебе, однако, ты всегда была в моих мыслях, я люблю тебя и вижу в тебе доброго друга, который никогда не предавал меня.
Вика молча смотрела на яркий огонь очага, бросавший на дощатые стены высокие призрачные тени, хаотично перемещавшиеся по комнате, словно исполняя древний ритуальный танец. В доме царила полнейшая тишина, понемногу проникавшая в душу девушки, которая беззвучно плакала, не в силах посмотреть на умирающего.
— Я много раз ошибался, — после паузы продолжил викинг, — и боги справедливо наказали меня, отобрав всю удачу, и теперь даже последняя собака не предложила бы мне помощи, не говоря уж о каких-то совместных делах и походах. Я стал никем и ничем, словно меня и никогда не было…
Вика повернулась к нему и в полумраке комнаты во все глаза смотрела на лицо Сигурда, которое медленно приобретало восковой оттенок.
— Не говори так, — она сжала его холодную ладонь своими тёплыми руками и прикоснулась к ней губами. — В жизни каждого есть и удачи и неудачи, чередующиеся друг с другом, и раз наступила чёрная полоса, то надо просто переждать её и вскоре выглянет солнышко!
— Ты храбрая девушка, — слабым голосом произнёс Сигурд и улыбнулся, дотронувшись пальцами до золотистого локона девушки. Вика взглянула на него и встретилась с потемневшими затуманенными глазами ярла, в которых светились любовь и нежность. — Хоть ты и не рождена воином, однако дух твой силён, и ты многое пережила, прежде чем мы с тобой встретились. В тебе есть всё, чем можно восхищаться и слагать висы. Обещай мне, — сделав над собой усилие, Сигурд продолжил, — ты останешься здесь, в этом доме.
— Обещаю, — прошептала Вика, желая дать ему спокойно принять смерть без сомнений, горя и тревог. Она взяла его руку и приложила её к своей щеке, давясь слезами.
Усталое лицо викинга покинуло терзавшее его напряжение, едва он услышал обещание девушки, и черты его заострились. Вика, наклонившись, поцеловала его, сдерживаясь из последних сил.
Дверь слегка приотворилась, и на пороге появился Вигульф, который подбежал к кровати и остановился рядом с ней как вкопанный.
— Дядя, — произнёс Сигурд, тяжело дыша. — Хорошо, что ты пришёл, и я могу проститься и с тобой. Я знаю, что вернуться из сражения, в котором был убит глава нашего рода и помощник конунга, недостойно того, чтобы называться викингом, покрывая его имя и весь род несмываемым позором. Дружина отца, не защитившая его, осталась там, и никто не вернулся домой кроме меня и моих людей. После кончины моей, одари их богатством и прекрасными клинками, которые мы привезли в Харальдхейм. Они отличные воины и верные друзья, они отправятся странствовать дальше, пока не войдут в дружины ярлов или даже самих конунгов, Вигульф.
— Будет сделано, Сигурд, — Вигульф медленно кивнул.
Затуманенными от слёз глазами Вика смотрела, как Сигурд из последних сил диктовал свою волю, и его дядя внимательно вслушивался в слова племянника. Она уткнулась головой в резной высокий столб, поддерживающий крышу, по-прежнему пытаясь сдерживать рыдания, закрывая лицо руками и отчаянно не желая верить в то, что происходило в этой комнате, где, казалось, сосредоточился весь мир в окружавшей его темноте и тишине. Сигурд уходил из жизни, унося с собой любовь, покой, безопасность и силу, на которые почти два года опиралась девушка, не осмелившись даже мечтать о таком повороте в её судьбе.
Утром, когда все уже проснулись в доме и готовились к похоронам, Вика ненадолго вышла из усадьбы и медленно побрела в сторону леса, чтобы побыть наедине со своими мыслями.
Солнце приветливо освещало длинными бледными лучами заснеженный лес, заваленные снегом валуны и кустарники, над которыми медленно кружились в воздухе маленькие снежинки, сверкая на солнце. Воздух казался жидким, словно полупрозрачная плотная пелена, в которой терялись очертания дальних предметов и снежинки казались застывшей массой, невесомо парящие над землёй.
Вика шла, не разбирая дороги, чувствуя, как внутренняя боль раздирает её тело, словно тупыми ножами пытаясь разрезать её пополам. Теперь, когда она начала осознавать важность и неотвратимость наступивших событий, ужас сковывал её по рукам и ногам. Мир вокруг неё стремительно рушился, разбиваясь на длинные тонкие осколки, исчезающие в утреннем сиянии солнца. «Вот оно как, — думала она, — можно долго искать нужные дороги, но мир вокруг будет меняться, а можно остаться на месте и мир всё равно изменится».
