Незаметным молниеносным движением Нимрихиль оказался у двери и приник к щели. В руке его тускло блеснул непонятно когда вынутый из-за пояса ятаган. Амети на цыпочках подошел к двери и пристроился рядом.
— Нет, это не чужие, это ее девки. Спрашивают, не к ним ли гости.
— Надо было велеть старухе помалкивать — у меня не хватит сил еще и с ее… девками воевать, — прошептал Альвион.
— А может, все-таки… — и Амети провел ладонью по горлу, вопросительно взглянув на спутника.
— Даже не думай, уважаемый, — нехорошо посмотрел на него нумэнорец. — И не надейся.
Амети увял. За дверью зашаркали туфли, и они оба поспешно и бесшумно вернулись на свои места. Старуха втащила в каморку жаровню с дымящимися углями и бросила на пол звякнувший сверток. Нимрихиль поднял его и развернул: это были какие-то грязные лохмотья и покрытое гарью клеймо Скарабея. Он поморщился и начал раздеваться. Старуха тем временем принесла воду в треснутом кувшине и бритву, ржавую и даже на вид совершенно тупую. Нимрихиль молча подал ей собственный кинжал, наточенный до зеркального блеска, и уселся на свой коврик. Раздув угли, Амети положил на жаровню клеймо, украдкой глядя на покрытые шрамами предплечья и грудь следопыта. Это уже были не следы когтей. Старуха, что-то бормоча под нос, вылила на голову Нимрихилю воду, прибавила горсть пепла из очага и взяла кинжал. Скоро пряди жестких черных волос усыпали коврик и пол вокруг. Нимрихиль скосил глаза на жреца:
— А ты чего ждешь? Вечера?
— Жду, пока как следует раскалится, — отвечал Амети простодушно.
Старуха закончила брить и вылила на голову Нимрихилю остатки воды, чтобы смыть пепел. Нумэнорец повернул к Амети странное незнакомое лицо с обнажившимися шрамами на виске и сказал:
— Оно уж красное. Давай скорее.
— Ты уверен, что тебя не надо связывать? — озабочено спросил Амети.
— Уверен, — твердо ответил Нимрихиль. — Поторопись, уважаемый.
Амети взял клеймо за обугленную деревянную ручку, повернул его правильной стороной и быстро и с силой вдавил зашипевшее клеймо в правое предплечье Нимрихиля. Тот даже не дрогнул, только закрыл глаза. Амети держал клеймо, пока по каморке не начал расползаться отвратительный смрад горелого мяса. Старуха надсадно закашлялась:
— Кончайте, досточтимый, хватит ужо.
Амети послушался. Старуха достала откуда-то ворох сомнительной белизны тряпок для перевязки.
— Принесите чистой воды, — спокойно сказал Нимрихиль, открывая глаза. — Больше ничего не надо.
Старуха недоверчиво отвесила губу, сделавшись еще уродливей, но послушно вышла за дверь с пустым кувшином. Нимрихиль протянул левую руку к жаровне, словно согревая ее над углями. Потом положил руку на отвратительный ожог в ошметках обгорелой кожи и спекшейся крови. И застыл — сосредоточенный, прикрыв веки. Амети показалось, что время остановилось, уподобив их насекомому в янтаре. Потом дверь заскрипела — это вернулась с водой старуха. Нимрихиль открыл глаза и медленно убрал левую руку с ожога. Изумленная старуха молча подала ему кувшин и не спускала с него глаз, пока следопыт смывал с правого предплечья копоть и кровь. Потом она охнула. Амети приподнялся и тоже взглянул: ожог казался почти полностью зажившим, остались лишь припухлость и краснота. Внутри у Амети что-то екнуло, но, стараясь казаться равнодушным, он зачерпнул в очаге пепла и присыпал клеймо, чтобы оно выглядело старым. Старуха жалась в углу, перебирала охранные талисманы у себя на груди и шептала заговоры.
— Ну, теперь поехали, — сказал Нимрихиль, подымаясь и как ни в чем ни бывало надевая принесенный старухой дырявый халат и свой пояс. Потом вынул из пояса три монеты и вложил их в руку трясущейся от испуга старухи. Амети издал какой-то полузадушенный звук.
— Иди к лошадям, а я тебя сейчас догоню, — повернулся к нему следопыт.
Амети проглотил все слова, какие вертелись у него на языке, и послушно поднялся. Нимрихиль тем временем собрал раскиданные вокруг черные пряди и кинул их в жаровню. Спасаясь от вони, Амети выскочил за дверь.
Нимрихиль вышел через несколько минут:
— Все в порядке. Теперь старуха будет помнить только, что продала тебе раба, которого ей вчера привезли.
Тут Амети не выдержал:
— Зачем, ну зачем ты ей заплатил? Она бы ничего не помнила!
— Я обещал. Потом, уважаемый, считай деньги в своем кармане, а не в чужом.
Но Амети не унимался:
— Лучше бы ты их мне отдал, клянусь Скарабеем!
Взгляд нумэнорца ожег его как плеть.
— Амети, ты и в правду возомнил меня своим рабом?
Жрец выпустил набранный в грудь воздух. Несмотря на бритую голову в свежих царапинах и засаленный драный халат, Нимрихиль ухитрялся походить не на раба, а, скорее, на пустынного разбойника, хотя безоружных разбойников не бывает. В отсутствие признаков свободного этот человек продолжал излучать какую-то власть и непонятную силу. Только теперь Амети заметил, что глаза Нимрихиля даже на Солнце сверкают ярче, чем у обычных людей. Пререкаться с ним хотелось еще меньше, чем раньше.
— По поводу рабов, — произнес Амети примирительно, — вид у тебя, однако, совсем не рабский: шрамов и синяков маловато, зубы, опять-таки, все целы. Может, выбить парочку?
Нимрихиль отрицательно помотал головой, затягивая подпругу.
— Ну тогда хотя бы держись как-то по-другому — в глаза не смотри, сутулься почаще и пониже, — продолжал Амети поддерживать беседу, — и главное, не забудь, что ты немой.
— Не забуду, — коротко отозвался следопыт. — А ты кончай разговоры разговаривать, или мы засветло не доберемся.
— Доберемся-доберемся, — подхватил Амети, забираясь в седло, — недалеко осталось.
День близился к закату, когда по белой от пыли дороге, оставив за спиной столицу, путники подъезжали к высившемуся на безлесой горе огромному зданию, чья крыша в вечернем свете сверкала огненным блеском, а стены отливали зеркальной белизной. В двух сотнях рангар от высоких, в три человеческих роста, Врат Скарабея, украшенных позолоченным изображением солнечного диска, их остановили черно-красные солдаты. На возмущенные крики и вопли Амети из поставленной на обочине палатки вышел их командир, одетый в вороненую кольчугу и красный плащ поверх нее. В сильных и недвусмысленных выражениях офицер сообщил жрецу, кто он такой и куда должен отсюда идти. Идти надо было далеко, и Амети услышал, как Нимрихиль за его спиной издал звук, больше всего похожий на сдавленный смех. Жрец обозлился и пригрозил проклятием, но командир махнул рукой, и один из солдат стукнул лошадь Амети по морде плоской стороной копейного железка, так что смирный мерин от неожиданности взбрыкнул и чуть не сбросил жреца в пыль. Справившись с конем, Амети потрусил прочь под дружный гогот солдат. Когда они спустились за поворот, где их уже не было видно от ворот, Амети подъехал к Нимрихилю и зло бросил, сплюнув в пыль:
